Андрей Шляхов
Записки школьного врача
Вы вступили, по собственной прихоти, в сферу фатального – смиритесь и будьте терпеливы.
Оставь надежду всяк сюда вошедший»
С лаптями, чемоданом и одеждой,
Поскольку знает каждый сумасшедший —
В бордель не пустят со своей Надеждой.
От автора
Все имена и названия вымышлены, совпадения могут носить исключительно случайный характер.
Охота к перемене мест
– Не надо меня шантажировать, Сергей Юрьевич! Идите работать!
Я встал, машинально одернул халат и уточнил:
– Так вы меня отпускаете?
– Я отпускаю вас работать! – рявкнула «мама». – А в отпуск пойдете, когда позволит ситуация!
Ситуация была ко мне неблагосклонна. Коллеги болеют, увольняются, уходят в декретный отпуск, идут учиться, а моим восьмидесятипятикилограммовым телом постоянно затыкаются образовавшиеся бреши. Сначала я должен был идти в отпуск в июне, затем – в июле, потом июль превратился в «с первого августа», первое число стало двадцатым («Ну это, Сергей Юрьевич, в любом случае! Что бы ни случилось!»), а сегодня я понял, что мой летний отпуск накрылся окончательно и бесповоротно.
Ничего страшного, но когда ты входишь в положение и идешь навстречу несколько раз подряд, да еще и практически безропотно, администрация привыкает на тебе ездить. И стоит тебе взбрыкнуть и заявить о своих правах, как начинается…
– По-моему, ситуация вполне позволяет, Зинаида Федоровна, в отделении остаются два врача и заведующая…
– Значит, вы, молодой и полный сил мужчина, поедете загорать в Анталию, а Полина Осиповна вместо вас будет бегать по участку? В ее-то годы? И вам не стыдно, Сергей Юрьевич?
– Ну, если она до сих пор работает, значит силы у нее есть. Потом мой отпуск и так уже сдвинулся с начала июня на конец августа…
– Но ведь не просто так!
– Позвольте, Зинаида Федоровна, я докончу. Если вы так беспокоитесь о Полине Осиповне, то переведите к нам временно кого-нибудь из первого отделения. Или же пошлите на участок кардиолога, ей все равно летом делать нечего…
– Сергей Юрьевич! – Главный врач хлопнула ладонью по столу. – Не учите меня, как надо руководить. Идите работать! Я больше не хочу говорить на эту тему!
Мне тоже не хотелось продолжать дискуссию. Бесполезно, все равно что против ветра писать. Я вышел в приемную, попросил у секретаря чистый лист бумаги и написал заявление об увольнении. Уйти я собирался давно, да все откладывал и откладывал. Разговор с главным врачом стал той последней соломинкой, которая ломает верблюжьи спины.
Снова, увидев меня на пороге, «мама» чуть не задохнулась от возмущения. Пока она пучила глаза и наливалась свекольным цветом, я успел положить ей на стол заявление.
– С завтрашнего дня я вас не отпущу! Что это вы выдумали?! Отработаете две недели, как положено!
– В последнее время я сильно устал, Зинаида Федоровна. – Наглея все больше, я сел на стул и даже позволил себе облокотиться на стол, прижав локтем бумаги. – А сегодня еще сильно понервничал. Боюсь, что две ближайшие недели я буду вынужден бороться с гипертонией…
«Не отпустишь добром – завтра сяду на больничный, на все две недели». Именно так стоило понимать мои слова.
Главный врач попыхтела-попыхтела да и подписала мое заявление.
– Назад я вас не возьму! – предупредила она, сверкнув глазами.
– Что вы, – улыбнулся я, забирая заявление, – у меня и в мыслях ничего подобного не было. Можете не волноваться…
Душа моя ликовала – я настоял на своем, я отстоял свой отпуск и наконец-то сжег за собой все мосты. Теперь моя жизнь непременно изменится к лучшему. О том, где буду работать, я не беспокоился – по нынешнему времени педиатру-москвичу, не имеющему вредных привычек, безработица не грозит. Да и к тому же повсюду были свои люди – бывшие однокурсники. Действительно, повсюду – от Института педиатрии до больницы Святого Владимира. Впрочем, к Святому Владимиру меня не очень-то и тянуло, я еще во время учебы усвоил, что скоропомощная больница – это ад. Как в смысле работы, так и во всех прочих смыслах. Поликлиника, конечно, тоже не рай, но хотя бы без ночных дежурств.
Перемены в жизни всегда располагают к чревоугодию – хочется побаловать себя чем-нибудь вкусным, утешить. Оттого и вешу я килограммов на десять больше, чем положено при моем росте. Я вспомнил, что давно не ел аутентичной китайской еды, и решил немедленно исправить это упущение. Пошел по направлению к метро, не догадываясь, что в уютных закутках моего любимого азиатского ресторана меня поджидает змей-искуситель.
Фамилия «змея» была Костырко, но чуть ли не в первый день занятий он получил прозвище «Касторкин» да так и проходил с ним все шесть студенческих лет плюс год интернатуры. Даже некоторые преподаватели, оговариваясь, называли его по прозвищу. Касторкин не обижался – хоть горшком назови, только зачет поставь.
– О, какие люди!
Увидев меня, Касторкин привстал и отсалютовал палочками, в которых был зажат кусок мяса. Мясо улетело куда-то назад, но, кажется, ни в кого не попало. Во всяком случае, никто не возмутился.
– Присаживайся!
– Пьянствуешь в одиночку, Дима? – поинтересовался я, переводя взгляд с раскрасневшейся физиономии Касторкина на полупустой графин с водкой, стоящий на столе.
– Есть причина! – Касторкин горделиво приосанился. – В очередной раз раздумал жениться. Если свадьбы празднуют так помпезно, то антисвадьба тоже заслуживает внимания. Хотя бы небольшого. Разве не так?
– Так, – согласился я, садясь за стол. После тоста за мужскую свободу я рассказал
Касторкину о переменах в своей жизни.
– Давно пора! – одобрил он. – Я вообще удивлялся, чего ради ты прозябаешь в своей поликлинике?
– «Прозябаешь» – не тот глагол. Суетно, народу много – это да. Но зато на участке опыт нарабатывается, зарплата повыше, график более-менее свободный, и нет ночных дежурств. К тому же поликлиника рядом с домом. Ты представляешь, какой это кайф для москвича – пешком ходить на работу?
– Не представляю. – Касторкин жил в Сокольниках, а работал микропедиатром в перинатальном центре на юго-западе.
– И еще двенадцать дней к отпуску…
– Так чего же ты ушел?
– Заездили! – Желания вдаваться в подробности и переживать все заново у меня не было.
Касторкин понял мое настроение и предложил:
– Давай выпьем за тебя! Чтобы у тебя все было хорошо!
Выпили за меня. Закусили острой свининой.
– А хочешь, я спротежирую тебя на работу? – прищурился Касторкин.
– К себе? – Я прикинул, чем бы я мог заняться в перинатальном центре. – В каком качестве?
– Не ко мне, а к моей матушке. В школу.
Мать Касторкина преподавала историю и любила свой предмет настолько, что непременно иллюстрировала примерами из прошлого любое событие – от убежавшего на плите молока до очередного
