вероятностью, что Вера, привстав со своего вращающегося кресла, отвесила невоздержанному на язык стажеру подзатыльник. Оборачиваться, чтобы убедиться в своей правоте, ему не хотелось — тело, утомленное десятичасовым служением обществу, наслаждалось недолгим покоем и не желало совершать никаких движений.
— Настанет день — и ты выйдешь на работу полноправным выездным врачом «скорой помощи», — не меняя положения, громко сказал Данилов. — И вот тогда мы с Верой накаркаем тебе такую «веселую» смену, что мало не покажется.
— Уж постараемся, — пообещала Вера.
— И что вы прицепились к человеку! — вступился за Эдика Петрович. — Правильно он говорит — учиться во время стажировки надо, иначе для чего стажировка эта нужна?
— Вот и я об этом, — обрадовался Эдик. — А вы сразу…
— Петрович вступается за тебя не от чистого сердца, — пояснил Данилов, — дело в том, что у водителей и у медиков разные понятия о трудном вызове. Для нас, например, госпитализация больного с переломом ноги в больницу на другом конце города — просто праздник. Обезболил, наложил шину и спи — отдыхай. Два, если не три часа туда и столько же обратно. По любому лучше в машине дремать, чем по подъездам бегать. А для водителей такой вызов — сплошной геморрой.
— Это точно, — подтвердил Петрович. — Не по какому-нибудь Мухосранску ведь ехать — по Москве.
— Зато столь любимый вами, коллега, некупируемый отек легких или же пятичасовое ожидание психиатров в веселой компании буйного психа являются для водителя подлинным благословением небес — спи себе в кабине или газетку почитывай. Диалектика!
— Это в Питере, говорят, хорошо водителям на «скорой», — Петрович врубил «светомузыку», пытаясь расчистить себе дорогу.
— Почему? — спросила Вера. — Нагрузки меньше? Или машин на дорогах?
— Нет, просто там ночью мосты разводят, и оттого каждая подстанция катается по своему острову, без дальних концов. Красота!
— Так в чем же дело, Петрович? — Вера не может не поддеть. — Питер ждет! Чего ты в Москве застрял?
— Ну ты сказала! — от удивления Петрович забыл выключить сирену с мигалкой, в которых уже не было нужды. — У меня здесь семья, дети, внучка, дача. Куда мне в Питер?! Да и потом — там хорошо, где нас нет.
Трель наладонника возвестила о вызове.
— Формовский проезд, одиннадцать дробь пять, третий подъезд, — сказал Данилов Петровичу, ознакомившись с информацией на экране коммуникатора.
Затем он повернулся к Эдику и спросил:
— Тебе, случайно, вещая Кассандра не родственница?
— Нет, — ответил слегка обалдевший от неожиданности Эдик.
— Псих или отек? — спросила сообразительная Вера.
— Некупируемый отек легких, Язов на себя вызывает. Светомузыку, Петрович, можно не выключать, поедем в темпе…
Пути господни неисповедимы. Выезжая на повод «посинел, задыхается», можно обнаружить на вызове бодрого старичка, которому так приспичило узнать свое артериальное давление, что пришлось вызывать «скорую». И точно так же, повод «подъем АД (артериального давления)» может обернуться отеком легких, с которым не всякий фельдшер и далеко не всегда может справиться в одиночку. А так, подъем давления — типичный «фельдшерский» повод. Приехал, «уколол магнолию внутрипопочно», иначе говоря — ввел внутримышечно сульфат магнезии, напомнил о необходимости своевременного приема таблеток и уехал с чистой совестью.
По самым оптимистичным предположениям, до Формовского было не меньше десяти минут езды.
— Эдуард, а почему ты пришел на «скорую»? — обернулся в салон Данилов. — Чему ты улыбаешься?
— Есть такой фильм «Всадник по имени „Смерть“», — пояснил Эдик. — Там герои постоянно спрашивают друг дружку: «Почему вы пошли в террор»?
— И все же?
— Трудно сказать… — замялся Старчинский. — Работа живая, результат видишь сразу, это приятно… Писанины мало…
— Зато носилки таскать приходится, — добавил Данилов.
— Это проще, да и разминка всегда нужна. И — работа суточная, свободного времени много. Сутки отработал — трое дома.
— Так не получится, — поправила Вера. — Тем, кто работает на ставку, непременно ставят в месяц несколько полусуточных дежурств — «восемь — двадцать два» или «девять — двадцать три». Владимир Александрович, помните Таню Пангину?
— Такую не забудешь, — ответил за Данилова Петрович. — Ходячий тормоз, а не фельдшер.
— Что за Таня? — заинтересовался Эдик.
— Была у нас такая сотрудница, — начала Вера. — Фельдшер. Тупила по-черному, где только можно. Врачи от нее просто вешались — дозировки путала, повязки накладывать не умела, к аппаратуре подойти боялась… Прозвище у нее было — «Ходячий тормоз». Так вот, она опоздала на свое первое дежурство. Помню, входит она в фельдшерскую к самому концу «пятиминутки» и на удивленный взгляд заведующего отвечает: «Разве я опоздала? Сейчас восемь двадцать, еще две минуты до начала смены». Не просекла, что «восемь — двадцать два» означает начало и конец смены.
— А помнишь, как она у Федулаева спросила, глядя на рану: «Это мышцы или мясо»?
— Ничего себе! — помотал лохматой башкой Эдик. — Как же ее на «скорую» взяли?
— Чем-то приглянулась Сыроежкину, — фыркнула Вера, отрицательно относящаяся к любому начальству за исключением Данилова. — Он любит таких — послушных, приторно вежливых и соглашающихся с каждым его словом.
— А мы с ним друг другу не понравились, — сказал Эдик.
— Бывает, — Данилов вспомнил, как сам устраивался на «скорую». — Что не поделили?
— Я, по его мнению, слишком долго читал трудовой договор, прежде чем подписать, — ответил Эдик. — Он даже слегка нервничать начал, про очередь у кабинета вспомнил.
— А ты чего? — поторопила рассказчика Вера.
— Ничего — сказал, что в институте учили читать то, что подписываешь. Он ответил, что навряд ли из меня получится хороший выездной врач, а я сказал, что на худой конец устроюсь куда-нибудь заведовать кадрами.
— Так и сказал? — не поверил Данилов, а Вера только ахнула.
— Да, — скромно подтвердил Эдик.
— Наш человек! — в приливе чувств, Вера хлопнула стажера по плечу.
Тот слегка поморщился — хрупкая, изящная девушка, натренированная за шесть лет работы на «скорой», обладала прямо-таки недюжинной силой.
— Готовься — за первый же косяк огребешь строгий выговор с занесением в личное дело, — предупредил Данилов. — Сыроежкин злопамятен, как кардинал Ришелье.
— От судьбы не уйдешь, — махнул рукой Эдик. — А у вас, Владимир Александрович, выговоры были?
— Семь штук, — ответил Данилов. — Причем, как правило, не за то, за что следовало. Например, первый свой выговор я получил за то, что у меня в машине были посторонние.
— Пассажира подвезли?
— Нет, отвез старичка с нестабильной стенокардией в госпиталь инвалидов войны, причем не в наш, а в тот, что в Медведково. Дедушка без жены ехать наотрез отказывался, а что ей было в госпитале делать, после того как я ее мужа в реанимацию сдал? В два часа ночи? Ну, мы ее обратно и прихватили — все равно по пути.
— Помню, — вмешался Петрович. — Ночью дернул меня черт поехать через город, а не по кольцу, и
