Из типовых пятиэтажек можно вынести больного и на обычных носилках, но кто его знает — какая там ситуация с мебелью в квартире, особенно в прихожей. Некоторые умудряются впихнуть в маленькое пространство столько мебели, что всю жизнь ходят бочком. И ничего — привыкают. Разумеется, им и в голову не приходит мысль о том, что когда-нибудь здесь понадобится пронести тело на носилках. Их собственное тело…
Влетев в квартиру, буквально набитую людьми в синей форме, Данилов кинулся к пострадавшей, разлегшейся в огромной луже крови, вольготно раскинув руки.
— Умерла еще до нашего приезда. — Старший лейтенант был знаком Данилову, им уже приходилось не раз встречаться «по службе».
У лейтенанта было редкое имя — Тимофей.
— Странно, если бы она была жива… — словно про себя сказал Данилов, надев перчатки и расстегнув мокрый от крови ситцевый халатик. — Два проникающих в сердце, перерезана левая сонная артерия, да и брюшной отдел аорты явно задет…
Над пупком, по центру живота, он насчитал семь ран, своим расположением напоминавших расходящиеся во все стороны лучи солнца.
Тимофей показал Данилову и Вере орудие убийства — большой кухонный нож с фигурной деревянной ручкой, уже упакованный в прозрачный пакет. И лезвие, и ручка были испачканы кровью.
— Соседка вызвала, — сказал старлей. — И нас, и вас.
— Муж? — спросил Данилов.
— Муж, — подтвердил Тимофей. — Соседка говорит — ревновал он ее сильно.
— Любил, значит, — вздохнула Вера.
— Лучше бы уж ненавидел, — зло сказал Данилов. — Глядишь, и успели бы…
Оставив Тимофею номер наряда, Данилов пошел к выходу.
— А его-то задержали? — спросила любопытная Вера.
— Сбежал, — ответил Тимофей и добавил: — Никуда он не денется — протрезвеет и сам явится. С повинной.
— Что только люди не творят! — сказала Вера, догнав Данилова на лестнице. — Ужас… Только подумаешь, что еще вчера у детей были папа и мама…
— А теперь у них никого нет! — ответил ей Данилов. — И хватит пустой болтовни!
— Вы сегодня какой-то странный… — обиделась Вера. — Уж и слова сказать нельзя.
— Можно, только зачем? — Данилов изо всей силы пнул ногой дверь и вышел на улицу.
Открыл дверцу салона, зашвырнул внутрь носилки и, обернувшись к Вере, сказал:
— Самое ужасное в том, что когда-то они любили друг друга. Или, хотя бы, испытывали приязнь…
Та промолчала — явно продолжала сердиться. Данилов знал, что надолго ее не хватит — Вера была отходчива.
— Мне только что начальник колонны звонил, — сказал Петрович, когда Данилов сел на переднее сиденье, и достал наладонник.
— Что такое? — по выражению лица водителя Данилов понял, что повод для звонка был важным.
— Ольшевского задержали с наркотой, вот что!
— Это кто такой? — не сразу врубился Данилов.
— Метастаз!
— Да ну?
— В сто шестьдесят восьмой. Пока бригада больного сдавала, Метастаз продал наркому пять ампул морфия и две упаковки трамала. Нарком оказался опером из наркоконтроля.
— И когда это случилось? — спросила Вера.
— Да еще с первого вызова, должно быть. Если уж и до Сорокина дошло…
Сорокин был начальником колонны. Его боялись даже самые «отмороженные» водители. Он умел внушать подчиненным трепет.
— А наши-то хороши — хоть бы словечко сказали! — возмутилась Вера.
— Как ты себе это представляешь? — спросил Данилов. — Сиротина забивает на работу начинает обзванивать все бригады и взахлеб живописать подробности ареста Метастаза? Или рассылает сообщения: «Метастаза повязали. Готовьте передачи»?
— Да ну вас! — рассмеялась Вера, поняв, что сказала глупость.
— Коперника восемь, четвертый подъезд, — Данилов огласил следующий адрес. — Мужчина тридцать восемь, ампутация руки. Редкий повод для квартиры, можно даже сказать — уникальный…
Травматические ампутации конечностей, преимущественно рук, случались на деревообрабатывающем комбинате, были нередки они в кулинарных отделах магазинов, где электрическими ножами разделывались продукты, и изредка происходили на железной дороге. Но на дому такого повода Данилов не припоминал.
— Как разобрало их сегодня, — заметил Петрович. — То ножевое, то ампутация. Вот ты скажи мне — как, сидя дома, можно ампутировать себе руку? Теще в пасть сунуть?
— Ну, зачем же сразу теще?! — подала голос Вера. — Можно и свекрови…
— А если серьезно? — Петрович резво вывел машину из лабиринта дворов и включил «светомузыку», чтобы с чистой совестью развернуться в неположенном месте.
— Можно рубить грудинку на суп и по рассеянности заехать топором по руке, — предположил Данилов. — Хотя — какой силы должен быть удар, чтобы сразу так взять, да и ампутировать руку?
— Да что там гадать — домашний деревообрабатывающий станок! — Вера просунула в передний отсек голову, «облагородив» атмосферу своими пряными, приторно-сладкими (по собственной тайной классификации Данилова — «душными») духами.
Одевалась Вера со вкусом, но вот с косметикой и парфюмерией вечно перебарщивала.
— Надо мной живет дед, мы его папой Карло прозвали, так у него целый день такой станок работает — не всегда удается уснуть после смены, — пожаловалась она.
— Молодец дед! — одобрил Петрович. — Трудится! Краснодеревщик небось?
— Красноносик! — рассмеялась Вера. — Такой же алкаш, как и все!
— Почему — как и все? — Петрович еще не умотался: дальних поездок не было с самого утра, и оттого был разговорчив. — Взять вот нас с доктором…
— Меня не бери, — сказал Данилов. — У меня выговор по этой части.
— Сказал бы я про твой выговор… — Петрович опасливо покосился на Данилова.
— Ты лучше на дорогу смотри, — посоветовал тот. — Поворот к восьмому дому проехал…
— Мы лучше со следующего, — снисходительно пояснил Петрович. — Здесь вечно мусорный контейнер поперек дороги стоит.
Все было так, как предсказали Петрович и Вера. И большой контейнер с целым Эверестом из мусора стоял посреди дороги, и пациент лишился большого пальца правой руки, работая на домашнем деревообрабатывающем станке.
— Я полочку хотел сделать, да рукав у халата забыл подвернуть… — оправдывался он, прижимая к груди перебинтованную пострадавшую конечность с наложенным на предплечье жгутом.
Пациенту повезло, что в момент происшествия дома оказалась жена — медсестра из Института хирургии, недавно вернувшаяся с суточного дежурства. Вместо того чтобы хлопнуться в обморок при виде залитого кровью мужа, вопящего благим матом и его окровавленного пальца, валяющегося на полу, она начала действовать.
Перво-наперво сдернула с мужа пояс от махрового халата и туго перетянула им его правое предплечье, остановив кровотечение. Затем обработала рану перекисью водорода и наложила повязку. Палец положила в один целлофановый пакет, а в другой высыпала несколько кубиков льда из холодильника, завязала оба пакета узлом и положила их рядышком в пластиковый контейнер, закрыв его крышкой. В качестве противошокового средства поднесла благоверному стакан водки, после чего снабдила наложенный на предплечье жгут запиской, в которой указала время наложения, и даже заблаговременно одела его в спортивные штаны и сандалии и собралась сама.
