— Вы склонны строить далеко идущие планы?
— Иногда. — Далеко идущих планов Данилов не любил хотя бы потому, что они никогда не сбываются – всегда что-нибудь да помешает.
— Вы часто плачете?
— Практически никогда.
«А сейчас она спросит, как я сплю, — подумал Данилов. — И поинтересуется, что меня больше мучает – невозможность заснуть или раннее пробуждение?»
Откуда пришла эта мысль, он не понял. Просто подумал – и все.
— Вас мучает бессонница. Владимир?
— Иногда.
«Надо же – угадал! Мысли, что ли, читать научился?»
— Вы плохо засыпаете или рано просыпаетесь и больше не можете заснуть?
— По-разному бывает. Иногда и всю ночь не сплю, но это редко.
— То есть вы не можете выделить…
— Не могу.
— Весной и осенью у вас не бывает спонтанного ухудшения состояния?
«Ну да, конечно! — озарила догадка. — Девушка проводит дифференциальную диагностику между шизофренией и психозом, вызванным какими-то объективными причинами! На фиг ей это надо? Или мой случай призван проиллюстрировать правильную постановку диагноза?»
— Вы – хороший врач?
Вопрос был неожиданным, и Данилов даже слегка смутился.
— Ну, не самый плохой, скажем так, — ответил он.
Наградой стала очередная улыбка. Улыбалась Екатерина искренне, душевно.
— А довольны ли вы своей карьерой?
— Нет, конечно, — признался Данилов. — Какая там карьера? Сплошное топтание на месте. Я не столько о должностях, сколько о профессиональном росте.
— С чем это «топтание» связано? С зависящими от вас факторами или не зависящими?
— И с теми, и с этими. Но то, что от меня зависит, я стараюсь менять.
— Удается?
— Не всегда.
— Спасибо, Владимир, мне так приятна ваша откровенность и доброжелательность.
— Взаимно, Екатерина. — Данилов не кривил душой – Екатерина и впрямь ему нравилась. Можно сказать – первый нормальный человек среди местного персонала.
Ну, не совсем местного – пусть кафедрального, но это, в сущности, одно и то же.
— Владимир, вы эмоциональный человек?
— Умеренно, без перегибов.
— С годами ваша эмоциональность меняется?
— Да, пожалуй. Эмоции немного притупляются.
— Наверное, это закономерно. А как у вас обстоят дела с утомляемостью? Не усилилась ли она в последние годы? Или вы с детства быстро устаете?
— Все зависит от режима. Начиная с осени днем учился, а вечером работа. Это, конечно, изнуряет.
— Спасибо, Владимир! — Екатерина захлопнула блокнот и встала. — Если вы разрешите, я загляну на следующей неделе.
— Всегда рад, — заверил Данилов. — Скажите, Екатерина, а можете ли вы прокомментировать мое лечение?
«Откажется? Или нет?»
— Это могут сделать только Тамара Александровна или Геннадий Анатольевич, — немного виновато улыбнулась Екатерина и упрекнула: – Вы же врач, Владимир, должны понимать.
— Я понимаю, — ответил Данилов. — Не берите в голову – это я так…
— Могу сказать только одно – здесь не самая плохая психиатрическая клиника в Москве. До свидания.
— До свидания, Екатерина.
Стоило только ей выйти из палаты, как Юра обернулся к Данилову и с завистью сказал:
— Ушлый ты мужик, Вова, все бабы только и липнут на твою херизму!
— Ты имеешь в виду «харизму» или что другое? — спросил Данилов.
— Все вместе, — ловко вывернулся Юра. — То Тамарка к тебе ластилась, то эта…
— Давай не станем развивать эту тему, — попросил Данилов.
— Давай, — охотно согласился Юра.
Нейролептики делают человека покладистым.
Данилову вдруг вспомнился профессор Батенский, читавший лекции по психиатрии. Лекции Батенского студенты любили. Да и не лекции это были, а дружеские беседы с аудиторией.
На первой, вводной, лекции Батенский рассказал, почему он стал психиатром. В отличие от других лекторов, шедших к своей специальности чуть ли не с пеленок, у Батенского выбор был вынужденным.
— Призвания у меня не было, — рассказывал он. — Но зато был призыв! Тысяча девятьсот шестьдесят пятый год, я заканчиваю Первый мед и думаю – куда бы пойти? Кем быть? Но там, наверху, все решили за меня – всех, кто был годен к воинской службе, решено было забрать в армию! И не на один-два года, а в «кадры» – на двадцать пять лет! Прямо как при царе Николае Первом! Такое случалось и в прошлом, и в позапрошлом году, но мы отчего-то были уверены, что нас, таких умных и хороших, эта чаша минует. Но не миновала. Мне, конечно, в армию идти не хотелось. Пришлось выкручиваться – тяжело заболевать уже не было времени (нужных людей так сразу, с кондачка, не найдешь), но была возможность поступить в ординатуру, так как я окончил институт с «красным» дипломом. А в ординатуре тогда мест было немного, причем половина из них уже была занята детьми профессоров и доцентов. Я прикинул шансы и подал на кафедру психиатрии, куда уверенно проходил. Вот так я и стал психиатром.
— Не жалеете? — спросил с места какой-то нахал.
Батенский не обиделся.
— Конечно, не жалею! Ведь мои больные очень редко умирают, а мои диагнозы не может оспорить ни один патологоанатом. Разве есть в медицине лучшая специальность?
— Вы забыли упомянуть, что ваши больные никогда не вылечиваются! — крикнул с места тот же голос.
— Я забыл упомянуть, что психиатрия – очень спорный предмет, — улыбнулся лектор. — И за один и тот же ответ на экзамене можно получить от двух до пяти. Все определяется личным отношением экзаменатора. Еще реплики с места будут?
Реплик не было.
— А самое главное – что работать не надо, — добавил Батенский. — Сидишь целый день, лясы точишь и еще зарплату за это получаешь. Красота!
Глава десятая
Трудовые будни
— Тучи сгущаются – Святослав Филиппович любил высказаться красиво и неоднократно вскользь упоминал о том, что на пенсии намерен посвятить себя литературе – начать с мемуаров, а там уж как пойдет. — Чтобы в один и тот же день заявиться в пять отделений!
Речь шла о тройке провокаторов – женщине и двух мужчинах, начавших свое хождение по больнице со второго отделения.
Заведующие, получившие сообщение Геннадия Анатольевича, реагировали правильно – гневались и выгоняли провокаторшу вон. Никто, слава богу, не пострадал, но тревога осталась. Тревога, можно сказать,
