супругу Стешу, дородную женщину, с такими пухлыми губами и щеками, будто она только тем и занималась, что дразнила на пасеке пчёл, людьми давно минувших дней. Никто в посёлке не называл их по имени- отчеству или даже по фамилии. Называли просто Серафим и Стеша. Этого было вполне достаточно, так как разговаривать с ними никому не приходилось — они ни с кем не водили знакомства.
Соседи по голосам определяли их, когда они разговаривали в своём добровольном «концлагере». Если они слышали высокий бабий голос, то говорили, что это Серафим отчитывает Стешу. Узнать Стешу было ещё легче. По утрам, воспрянув ото сна на часок позже самого Серафима, она выходила на крыльцо и голосом, в котором было столько меди и чугуна, что он был способен заглушить голос Царь-колокола, будь тот пригоден к делу, звала своего супруга. В такие минуты соседям чудилось, что зовёт Стеша не своего земного Серафима, а Серафима небесного. Лёньке в такие минуты было страшно жалко Рекса. Собака пугалась так, что поджимала хвост к самому животу…
Серафим и Стеша перебрались в этот дом уже на Лёнькиной памяти. Раньше они только наведывались сюда из города к матери Серафима. О самой старухе сынок и невестка особой заботы не проявляли — вся забота была направлена на поддержание в хорошем состоянии родового гнезда. То вдруг привозилось кровельное железо и заново перекрывалась крыша, то доставалась краска и перекрашивались стены, менялись наличники…
— Заботливый у вас сынок… — говорили старухе.
— Беда какой заботливый… — соглашалась она усмехаясь. — Да только я тоже заботливая… Саван сама себе сшила, чтобы сынок в одной сорочке в гроб не уложил…
Покойница трезво смотрела на вещи: хоронил её Серафим с энтузиазмом, но не по первому разряду. Глазетового гроба не было, оркестр за подводой не шёл…
И точно затем, чтобы укрыться от неодобрительных взглядов соседей, принялся Серафим сразу же по переезде возводить вокруг своей усадьбы высоченный забор с проволочной надбавкой. Отгородились супруги и от весёлой поселковой улицы, и от соседей, и от лесной зелени на задах, и от озерка, что лежало в лесу. Будь возможность, и от неба, пожалуй, отгородился бы Серафим…
— А сторожевые вышки по углам вы не собираетесь ставить? — спросил Серафима Лёнькин отец. Не очень-то было ему приятно видеть теперь постоянно из своего окна такой забор с колючей проволокой.
Прямым ответом Серафим его не удостоил, но посоветовал «переменить квартиру», если ему «вид не нравится». А он, Серафим, хочет жить «так, как хочет». До остальных ему дела нет…
И начали Серафим и Стеша жить так, как хотели, так, как давно, наверно, мечтали. Сторожевых вышек они не построили, но сторожевых собак завели. Сначала появился тот самый Рекс, к которому так тяготел Лёнька, потом привёз Серафим из города и вторую овчарку. Если Лёнька мечтал вырастить собаку и послать её на границу, то Серафим, приобретая собак, думал только об охране границ своей собственной территории. Поэтому воспитывал он своих пёсиков в духе лютой ненависти ко всему живому, так, что они даже на галок и воробьёв щерились. По той же причине кричал Серафим всякий раз на Лёньку, обнаружив на своём дворе обглоданные кости, и швырял этими обглодками в собак.
Лёньке-несмышлёнышу казалось, что соседи его оттого злятся и от людей прячутся, что никто их в посёлке не любит, а мы-то люди взрослые и понимаем, что таких людей как раз за то и не любят, что они от людского глаза стараются укрыться. Тут сразу думается, что, видно, совесть у таких не чиста.
Никто в посёлке толком не знал, чем занимаются Серафим и Стеша. С девятичасовым поездом Стеша уезжала каждый день в город и возвращалась вечером. Сам Серафим, видимо, постоянной должности не имел, но зато частенько уезжал куда-то на неделю-полторы. Увидав его, шагающего с большим фанерным чемоданом на станцию, посельчане подмигивали друг другу:
— Серафим опять в «командировку» собрался…
Из «командировки» Серафим возвращался всё с тем же чемоданом, но по тому, как он легко его нёс, похоже было, что возил он его только для вида. Особенно любопытные пробовали навести справки о супругах у инспектора милиции: он-то должен знать!..
— Особых причин для беспокойства, граждане, не имеется. Она работник прилавка, он работает на разовых работах, по договорам. Документы в порядке… — отвечал участковый.
Мало-помалу в посёлке привыкли и к забору, и к зазаборным обитателям. Только при встрече с супругами, особенно с Серафимом, все старались отвернуться и не смотреть на него. Он так надменно нёс свою лягушечью голову на гусиной шее, что смотреть на него было просто неприятно. Лучше бы он и совсем не вылезал из своего «концлагеря»…
Но вскоре и эта неприятность миновала. Однажды Серафим вернулся из очередной «командировки» на собственной машине. «Москвич» был не с иголочки и шёл под управлением Серафима, как старая лошадь, которую всю жизнь кормили только одной сухой соломой. Но даже такую машину потом всем было по-человечески жаль, когда они видели, как Стеша умащивает свои чресла на заднем сиденье.
С появлением собственных средств передвижения Серафим чаще стал отбывать в свои «командировки», чему от души был рад Лёнька. Он всё-таки перехитрил Серафима, так как сделал для себя мудрое открытие: для того чтобы без помехи дружить с соседскими овчарками, надо было иметь в заборе не большую дыру, а наоборот: чем меньше она будет, тем лучше. И он проделал её с помощью обыкновенного гвоздя.
Особенно хорошие отношения установились у Лёньки с Рексом. Этот умница немедленно отзывался на тихий призывный Лёнькин свист, подбегал к забору и становился на задние лапы. Лёнька готов кому угодно побожиться, что Рекс тоже смотрел на него одним глазком через дырочку в заборе. Второй пёс чем-то напоминал Лёньке самого Серафима. Полкан не бросался к забору: он сидел всегда поодаль и ждал, когда полетят через забор кости, чтобы схватить на лету самую лучшую.
— Рекс… Рексюшка… — шептал Лёнька. — Хочется тебе к пограничникам?
«Хочется, Лёнька… Ой как хочется!.. Надоело мне сидеть за этим треклятым забором, — отвечал Рекс таким жалобным повизгиванием, что у чувствительного Лёньки комок подкатывал к горлу. — Мне и с тобой побегать, поиграть охота…»
— И мне тоже хочется с тобой побегать, — отвечал Лёнька. — Я бы в лес тебя водил на поводке, а в лесу, вот честное слово, снимал бы поводок… Бегай сколько хочешь. Летом бы мы ходили купаться на пруд. Я бы тебя плавать выучил, как только бы сам выучился…
И вот, по старой поговорке «Не было бы счастья, да несчастье помогло», довелось Лёньке обнять своего четвероногого друга.
В воскресенье, уже в сумерках услышал Лёнька, как Серафим поругивал свою Стешу.
— Опоздаем же… — шипел он на неё. — Билеты зазря пропадут. Три целковых, не шутка… Могла бы подешевле взять.
— Успеется… — гудела в ответ Стеша, так что забор легонько вздрагивал. — Не могла же я неглаженая ехать? Я не чучела… И за билеты не ворчи — не полезу же я с лисой на галёрку! Не разоримся с трёшки… Ты лучше проверь, всё ли хорошо заперто.
— Да не учи ты учёного… Лезь уже в машину… Доездимся вот по театрам твоим, вернёмся в пустой дом… Люди-то кругом какие… — бурчал в ответ Серафим.
Наконец Стеша умостилась, Серафим вывел машину за ворота и запер их на все сорок хитроумных замков, засовов и запоров.
Надо полагать, что они ещё и до города не доехали, когда в окнах их запертого дома появился свет. Но это был не свет обыкновенной электрической лампочки, а зловещий отблеск пожара. Второпях Стеша забыла выключить утюг…
Забор загораживал окна, и пожар заметили не сразу. А когда заметили люди беду и бросились на выручку, наткнулись на почти непреодолимое препятствие — на все замки и засовы у ворот и калитки. Пришлось применить древнее орудие штурма крепостей — таран. Добыли люди откуда-то телеграфный столб и принялись разбивать им ворота. Немало ушло на это времени, а когда ворота поддались и добровольцы-пожарники хотели ринуться в пролом, их встретили овчарки таким свирепым лаем, что все невольно попятились.
Серафим немало потратил времени на их воспитание. Он приучил их видеть в каждом постороннем человеке личного врага, и псы стойко выполнили свой собачий долг до конца: пока не примчались пожарники на красных машинах, они не впустили во двор ни одного человека. Но и пожарникам пришлось применить один из шлангов, чтобы отогнать собак в дальний угол двора, за гараж.
