предположить, что магический катаклизм случился либо во время второй части марлезонского балета, либо в первой четверти двенадцатого. К такому выводу, по крайней мере, пришёл Премудрый, и лучше нам не вдаваться в подробности его логических умозаключений. Пришёл, ну и ладно. Давайте лучше посмотрим, куда запропастился Серо.
– Ух, ё-моё, какая фиговина! – лёгок на помине, напомнил цыган, хлопотавший вокруг трона с застывшим в величественной позе королём, о своей скромной персоне. – У короля палка с драгоценными камнями и шар в оправе из белого золота, почти как у нашего государя!
– Это скипетр и держава, отличительные знаки верховного главнокомандующего, то есть короля, – попытался блеснуть имеющимся, ещё довольно лёгким багажом знаний, Иван Царевич.
– Отчасти ты прав, – поправил его Василевс, тоже подойдя к трону. – Однако в культур-мультурной Евландии скипетр у королей, канцлеров и кайзеров принято называть «стимулом». У них ослов при дворе не меньше, чем у нас, только они лучше маскируются. А «державу» здесь величают «фабержава».
– Если ты такой умный, тогда, может, ответишь, в чём вообще прикол у царей с этими стимулами- скипетрами да державами-фабержавами на банкетах тусоваться? – спросил Иван, поглаживая драгоценную реликвию-стимул. – Что им короны мало, что ли?
Премудрый снисходительно улыбнулся.
– Не скажи, не скажи, Ваня. Корона – это венец монарха, а скипетр и держава – в данном случае «стимул» и «фабержава», это не что иное, как фаллические символы, показывающие, кто в том или ином «курятнике» «папа».
– Тьфу ты! – отдёрнул руку от «символа» Царевич. – Придумали тоже. Выходит, и у нашего царя в руках такие же символы?
– Нет, наш государь не такой извращенец. Его «ветви власти» официально символизируют, соответственно, кнут и пончик, то бишь пряник.
– И то верно!
– Ну, всё! – постучал по полу тростью Василевс. – Посмотрели, пора и честь знать. Пошли отсюда!
Цыган, пожиравший глазами инкрустированные драгоценностями «символы» короля, но не решавшийся их присвоить на глазах у «правильных» коллег-богатырей, сник было, но тут ему на помощь, нежданно- негаданно, да к тому же ненароком, пришёл Царевич.
– Погоди, Василевс! – остановил Иван колдуна. – Давай хоть на принцессу одним глазком посмотрим. Что она из себя представляет и как её, бедную, угораздило так всё королевство подставить.
– Точно! – подхватил предложение цыган (вот подфартило!). – Что-то её рядом с папашей не видно. Давайте найдём её, посмотрим, что она из себя представляет и как её угораздило.
– Уговорили! – кивнул Премудрый. – Давайте поднимемся наверх. Возможно, она в своей опочивальне. Если всё произошло во время второй части марлезонского балета, а по дворцовому этикету он исполняется в первой четверти двенадцатого, то девушка строгих нравов должна была быть уже давно в постели, кушать перед сном яблоко.
– И это верный ответ! – согласился с версией колдуна Сероволк, хотя, по-честному, она показалась ему чрезвычайно сомнительной. А-а, и пусть, главное, чтобы коллеги оставили его на пару минут в невыносимо скорбном одиночестве. – Вы давайте-ка, сходите, посмотрите на девицу, а я здесь покараулю. Наверх не пойду.
– Чего так?
– У меня обоняние очень тонкое, как у парфюмера, – ответил Яша. – А сверху прёт чем-то ну совсем нестерпимым, как от роты ратников на марш-броске. Боюсь нюх потерять.
Конечно же, Сероволк немного юлил, добиваясь аудиенции с застывшим королём, но с верхних этажей, в самом деле, несло отнюдь не флягцузкими духами.
– Ой, смотри, волчара! – попенял ему Василевс. – Остаёшься здесь за главного. Только ничего не набаламуть, пока мы на смотрины невесты Царевичевой ходим.
Сероволк, поняв шутку (благодаря Ивану же их сюда пропустили), весело хрюкнул, а герой шутки смущённо покраснел.
– Скажешь тоже. Из меня королевич, как из гоблина академик гуманитарных наук, – отмахнулся Иван и, вытащив на всякие пожарные серп, пошёл по винтовой лестнице на верхние этажи.
– Что правда, то правда, – «поддержал» сравнение Царевича колдун не в его пользу и последовал за ним.
Оставшийся наедине с королевской «статуей» цыган алчно потёр руки и, поплевав на них же, ухватился за скипетр-стимул.
Василевс, едва поспевавший за Царевичем, посоветовал начать осмотр королевских покоев сразу с верхних этажей. Зная нравы местных кавалеров, он предположил, что девичьи комнаты должны были быть устроены как можно выше, чтобы эти лихие «робингуды» (в переводе с местного диалекта – добрые молодцы), готовые в порыве страсти попытаться совершить попытку проникновения в дамские покои, взобравшись по стене замка, немного отрезвлялись при виде высоты вожделенного окошка. Хронология подобных похождений хранила в людской памяти не одного легендарного «проникателя» в высокопоставленные будуары. Можно даже сказать, что это было негласным видом спорта у местного мужского населения, пускай таким же дурацким, как кёрлинг, сквош или крикет и пусть, зачастую, «высокопосаженные» болельщицы, подыгрывали «альпинистам», помогая им верёвочными лестницами, связанными простынями или, что совсем уж банально, своими заплетёнными косами, сводя на нет все потуги выявить лучшего среди «робинов», но для погрязшей в ханжеском каноноблюдении Евландии, куртуазное верхолазание являлось свежим глотком вольномыслия и не одним глотком, и не только «мыслия». Вообще, если говорить про этот период истории, то надо сразу вспомнить про тайный орден скопцов-иезуверов. Этот орден, третировавший многие королевства Евландии, насаждавший своими иезуверо-инквизибельными методами слепое поклонение своим кардиганам, довольно успешно превращал народы просвещённых государств в стада запуганных ослов, экскьюз ми, овец. Если бы не этот медальон, извините, орден, то всё могло быть совершенно.
Пардон, господа! Пока я отвлекал вас пустопорожней болтовнёй, колдун с Иваном, уже почти выбившиеся из сил (В таких высотках надо лифты устанавливать! – прим. В.Премудрого), ступили на верхний уровень замка и (о, удача!), в первой же приоткрытой двери обнаружили скромно развалившуюся на кровати с балдахином принцессу. Правда, их покоробило наличие в опочивальне большого количества мужских «статуй», лежавших, чуть ли не штабелями, вокруг девичьей постели.
Но Василевс Премудрый не зря был «премудрым» колдуном и знахарем. Проведя беглый осмотр помещения и его содержимого, он пришёл к выводу, что все мужчины оказались здесь гораздо позднее рокового происшествия. Наличие корон и царско-княжеских знаков на доспехах вломившихся в девичью опочивальню джентльменов свидетельствовало о высокопородной родословной этих несчастных. По всему выходило, что все мужики в помещении являлись либо княжичами, либо царевичами, либо султановичами, короче, королевскими особами, точнее – особями. Гадать, зачем они сюда забрались, необходимости не было. Даже в волшебно-коматозном состоянии принцесса Злата-Власта была ослепительно красива. Про таких говорят: ни в сказке сказать, ни пером описать. Вот и мы не будем описывать. Красотка – и всё на этом. Вот только непонятно, почему многочисленные царские поцелуи не только не разбудили её, а и погрузили в такую же беспробудную кому и претендентов.
– Странно, согласись? – сказал Василевс, ломая голову над загадкой этого проклятья.
– Согласен, – подвердил Иван. – Ежели королевичи облажались, то нам, пролетариату безродному, тут и вовсе делать нечего. А жаль, уж до чего красива девица, э-эх! – махнул безнадёжно рукой. – Айда вниз, Премудрый, пока там Сероволк ничего не начудил.
Зря он наговаривал на цыгана. Яша уже ничего там не чудил, а мчался наверх к ним, с одной- единственной мыслью.
– Мужики, атас! – ворвался он в опочивальню с отобранным у короля «стимулом» в одной руке и ножом в другой. – Я задницу уколол!
У колдуна мурашки по спине побежали.
– Что ты сказал? – побледнев, спросил он у Сероволка.
– Вася, я случайно! Он держит, не пускает! Я на себя! Он держит, словно соображает! Я ногой упёрся! Он всё равно! Разозлил меня! – почёсываясь и икая, залопотал Сероволк. – Вася, придумай что-нибудь!
