схватил трофейный советский автомат и выпустил из него очередь, высунув ствол в широкую щель. Треск автоматной очереди резко ударил по ушам и как будто ножом резанул его по раненой щеке. Кордтс со стоном откинул голову в сторону, ослепленный вспышкой пламени, вырвавшейся из автоматного ствола.
Кордтс вздрогнул и подумал, что нужно бежать. От пронзившей его боли он чуть не задохнулся. До его слуха донеслось два глухих удара ручных гранат о доски, закрывавшие окно. За ними последовали два резких взрыва, грохнувших рядом с наружной стеной. Раздались громкие крики, и в комнату ворвались вооруженные люди, начавшие стрелять из окон по наступающему врагу. В комнату проник свет сигнальной ракеты, которую кто-то выпустил на улице. Это были либо русские, либо, скорее всего, защитники города попытались высветить подобравшихся к зданию ГПУ красноармейцев. В белом призрачном свете Кордтс разглядел фигуру латыша, бросившегося к соседнему окну. Перед ним мелькнули развевающиеся полы шинели и бледные ноги. Латыш начал стрелять из другого окна, где уже стояло двое-трое солдат. Где-то внизу пророкотал пулемет, затем взорвалось несколько гранат. В комнате снова стало темно, теперь она освещалась лишь вспышками, вырвавшимися из автоматных пламегасителей. Кордтс собрался было встать, но не знал, в какую сторону двинуться. У него закружилась голова, и он сделал над собой усилие, чтобы его не вырвало.
Остальные больные и раненые, все, кто находился в комнате, сохраняли молчание. Некоторые попытались подняться, чтобы скрыться в другой части здания и посмотреть, что происходит внутри и снаружи.
Кордтс открыл глаза и увидел потолок. Скорее всего, он на несколько секунд потерял сознание. Он снова увидел того самого латыша, который стоял неподалеку от него. Теперь он не стрелял, а просто выглядывал в окно. На какое-то короткое время установилась тишина. Кордтсу захотелось что-то сказать, но в следующее мгновение со всех сторон донеслись взрывы и лязг металла. Доски, прибитые к оконной раме, влетели внутрь комнаты. Латыш с громким криком отскочил к центру помещения. Остальные тоже подняли крик.
Кордтс попытался отползти подальше от разверстого окна. Его тут же вырвало, и он вляпался руками в собственную липкую блевотину. Он продолжал ползти. Прямо над его головой запылала крыша. Санитары и солдаты с фонариками в руках влетели в комнату и начали выносить раненых на носилках и простынях. В комнате стоял неумолчный крик тех раненых, кто не мог самостоятельно сдвинуться с места. Кордтс знал, что передвигаться может, и поэтому заставил себя встать на ноги и с удивившей его самого энергией бросился в коридор. Вокруг царила настоящая неразбериха. Начался обстрел тяжелой артиллерии, и здание снова и снова содрогнулось от взрывов. Он увидел вздымающиеся вверх языки пламени, четко высветившие очертания стропил крыши, почувствовал сильный запах дыма и отвратительную вонь кордита.
— Осторожно! — истошно завопил кто-то.
Мысли Кордтса в этот момент были заняты исключительно пожаром. Он, шатаясь, двинулся к лестнице. Его постоянно отталкивали спускавшиеся вниз люди. На первом этаже в лицо ему ударил сильный порыв ветра. Кордтс тупо уставился на огромный проем с зазубренными краями в том месте, где раньше находился вход в здание. Он увидел в дальнем краю площади какие-то фигуры и испытал желание немедленно бежать, потому что дальнейшее пребывание в доме было сродни самоубийству. Зная, что делать этого нельзя, он все-таки замер на месте. Внутри оставалось еще много людей, торопливо сновавших во всех направлениях. Неожиданно Кордтс почувствовал себя значительно лучше прежнего и припал к земле у груды камней возле лестницы, приготовившись двинуться дальше, если того потребуют обстоятельства.
Открылась дверь, ведущая в коридор первого этажа. Кордтс устало посмотрел на нее, впрочем, не уделив этому месту особого внимания. Мимо него пробежал какой-то человек. Кордтс не сразу распознал в нем русского солдата. Красноармеец быстро исчез в глубине коридора. Кордтс нырнул под лестницу и затаился, прижав ладони к лицу.
Глава 7
5 мая 1942 года. Сто пятый день осады.
В трехстах с лишним километрах к северу от Холма, на Волховском фронте, в окружение попали не немцы, а советские войска. Руководство Красной армии оказалось не в состоянии организовать снабжение десятков тысяч окруженных солдат, сбрасывая им с самолетов продовольствие, боеприпасы и медикаменты. Если бы подобные попытки и были предприняты, то транспортные самолеты, скорее всего, были бы уничтожены превосходящим количеством немецких истребителей, действовавших в этих местах. Как бы то ни было, но лишь малое количество припасов было беспорядочно сброшено в болота на берегах реки Волхов, к великому сожалению для людей, которые уже начали сходить с ума от хронического голода.
Дела обстояли таким образом, что у русских была лишь одна магистраль подвоза припасов, проложенная в чаще леса, — точнее, несколько параллельных противопожарных просек — к западу от берега Волхова. Это был единственный путь, по которому можно было добраться до русских солдат, окруженных в болотах Волхова. Эта жалкая и безнадежно непригодная для задач снабжения «дорога» была забита устаревшим советским военным снаряжением. Немцы называли ее «Эрика Шнайзе», просекой «Эрика».
В конце марта немцы отрезали «Эрику» от русских тылов, таким образом полностью окружив несколько советских армий. Немецкие войска были также отчаянно слабы, хотя и не голодали так, как противник. Отважно сражаясь, русские после тяжелых боев смогли в апреле открыть подступы к дороге. Но этого оказалось недостаточно. Теперь «Эрика» представляла собой раскисшую грязную дорогу, которую во многих местах пересекали непроходимые топкие болота, связанные тысячами проток в единую огромную сеть. Поэтому русские продолжали отчаянно голодать.
Немцы предприняли наступление в мае, нанеся удар по Волхову, по заболоченной, населенной бесчисленными полчищами комаров, лесистой местности, которую они называли «зеленым адом». Ассоциация была навеяна эпизодами научно-популярных фильмов, в которых рассказывалось о джунглях Амазонки. В действительности Волхов оказался еще более жутким краем. Всего два месяца назад здесь установилась температура, какая бывает только в Заполярье. На территории северной и центральной России началась самая холодная зима из всех, которую помнили местные жители. Теперь, в мае, здесь буйно вспыхнула зелень, в воздух поднялись мириады насекомых, почти нигде не осталось даже клочка сухой почвы. Пятачки подсохшей земли становились рассадником неистребимой мошкары. Немцы спасались от нее накомарниками, закрывавшими лица и опускавшимися на грудь, делаясь похожими на инопланетян, которые высадились в первобытном мире Земли. У русских таких приспособлений не было, и мошка буквально сжирала живьем изможденных постоянным голодом людей.
Вскоре болота, соединенные множеством проток в одну систему, сделали «Эрику» абсолютно непроходимой. Снабжение русских войск прекратилось. Попавшие в тугое кольцо окружения, красноармейцы, фактически превратившиеся в живые скелеты, стали прорываться к себе в тыл, на другую сторону Волхова. Когда в мае немцы предприняли наступление, им удалось отрезать «Эрику» во второй и последний раз. Наступление продолжалось два месяца, до начала июля, лишь тогда последний вражеский солдат был убит или взят в плен в этом диком краю болот и лесов. Никто из тех, кто воевал здесь, никогда не забудет эти места. В равной степени никто в мире никогда ничего не узнает о них.
Однако почти повсеместно именно немцы находились в окружении в дни зимнего наступления советских войск на всей протяженности Восточного фронта. Они были блокированы в Холме, а также во многих других местах. Разве раньше огромная германская армия попадала в окружение в таком большом количестве мест, протянувшихся вдоль линии фронта длиной несколько тысяч километров?
К югу от волховских болот простирается озеро Ильмень, южнее которого расположен город Демянск. В районе Демянска десять немецких дивизий попали в окружение одновременно с гарнизоном генерала Шерера. Это место по размеру было больше, чем полтора квадратных километра периметра осажденного Холма. Демянский котел представлял собой участок площадью примерно тысяча шестьсот квадратных
