продолжать игру. Но тот только еще более решительно покачал головой. Лоренци встал.
— Я позволю себе, синьор маркиз, завтра до полудня вручить вам в собственные руки деньги, которые я вам задолжал.
Маркиз отрывисто рассмеялся.
— Любопытно, где вы их раздобудете, синьор лейтенант Лоренци. Ни в Мантуе, ни где-либо в другом месте не найдется человека, который ссудил бы вас и десятью дукатами, не говоря уже о двух тысячах, в особенности сегодня, коль скоро вы завтра выступаете в поход; неизвестно еще, вернетесь ли вы.
— Вы получите свои деньги завтра в восемь утра, синьор маркиз... Честное слово!
— Ваше честное слово, — холодно проговорил маркиз, — не стоит в моих глазах и одного дуката, тем более двух тысяч.
Все затаили дыхание. Однако Лоренци ответил, по-видимому, без большого волнения:
— Вы дадите мне удовлетворение, синьор маркиз!
— С удовольствием, синьор лейтенант, — ответил маркиз, — как только вы уплатите долг.
Оливо, крайне расстроенный, проговорил, слегка запинаясь:
— Я ручаюсь за уплату, синьор маркиз. К несчастью, у меня нет такой суммы наличными, чтобы немедленно... но мой дом, мои владения... — И он неловким движением обвел вокруг себя рукой.
— Я не принимаю вашего поручительства, — сказал маркиз, — так как желаю вам добра, вы потеряли бы свои деньги.
Казанова видел, что все взоры устремлены на золото, лежащее перед ним. «Не поручиться ли мне за Лоренци? — подумал он. — Что, если я уплачу за него... Маркиз не мог бы этого отвергнуть. Пожалуй, это даже моя обязанность. Золото ведь — маркиза». Но он молчал. Он чувствовал, как у него зарождается какой-то смутный план, но для того, чтобы он стал вполне ясным, нужно было время.
— Вы получите свои деньги еще сегодня до наступления ночи, — сказал Лоренци. — Через час я буду в Мантуе.
— Но ваша лошадь может сломать себе шею, — возразил маркиз. — Вы тоже... Может быть, даже нарочно.
— Однако, — с досадой проговорил аббат, — не может же лейтенант чудом раздобыть вам деньги.
Оба брата Рикарди засмеялись, но сразу оборвали смех.
— Несомненно, — обратился к маркизу Оливо, — что прежде всего вы должны разрешить лейтенанту Лоренци удалиться.
— Только под залог! — воскликнул маркиз с загоревшимися глазами, словно осенившая его мысль доставила ему особенное удовольствие.
— Недурная идея, — немного рассеянно отозвался Казанова, план которого уже почти созрел.
Лоренци снял с пальца перстень, и он покатился по столу. Маркиз его подхватил:
— Тысячу он, пожалуй стоит.
— А этот? — И Лоренци швырнул маркизу второй перстень.
Тот, кивнув головой, сказал:
— Столько же.
— Теперь вы удовлетворены, синьор маркиз? — спросил Лоренци, собираясь выйти.
— Удовлетворен, — усмехаясь, ответил маркиз, — тем более что оба кольца — краденые.
Лоренци быстро повернулся и занес над столом кулак, чтобы обрушить его на маркиза. Оливо и аббат схватили его за руку.
— Мне знакомы оба эти камня, — сказал маркиз, не трогаясь с места, — хотя они и в новой оправе. Смотрите, господа, смарагд с небольшим изъяном, не то он стоил бы в десять раз дороже. Рубин — без порока, но мал. Оба эти камня вынуты из драгоценного убора, который я когда-то подарил своей жене. И так как я, конечно, не могу допустить мысли, что маркиза дала оправить эти камни в кольца для лейтенанта Лоренци, то они, по-видимому, вместе со всем убором могли быть только украдены. Итак, залогом я пока что удовлетворен, господин лейтенант.
— Лоренци! — воскликнул Оливо. — Все мы даем вам слово, что ни одна душа никогда не узнает о том, что здесь произошло.
— И что бы ни совершил синьор Лоренци, — сказал Казанова, — вы больший подлец, господин маркиз.
— Хочу надеяться! В наши с вами годы, шевалье де Сенгаль, хотя бы в подлости никому нельзя уступать первенства. Доброй ночи, господа!
Маркиз встал, никто не ответил на его поклон, и он вышел из комнаты. На одно мгновенье стало так тихо, что из сада вновь донесся смех детей, показавшийся неестественно громким. И кто мог бы найти слова, которые в эту минуту проникли бы в душу Лоренци, все еще стоявшего с простертой над столом рукой? Казанова один сидел по-прежнему на своем месте, и невольно залюбовался юношей, который, казалось, превратился в изваяние, застыв в своей грозной и благородной позе, теперь, правда, уже утратившей смысл. Наконец, Оливо приблизился к нему, как бы с намерением успокоить его; подошли также и братья Рикарди, по-видимому, решился заговорить и аббат; но Лоренци, вздрогнув всем телом, повелительным и негодующим жестом пресек всякую попытку выразить ему участие и с вежливым поклоном, неторопливо вышел из залы. В ту же секунду Казанова, успевший тем временем собрать в шелковый платок лежавшее перед ним золото, поднялся и последовал за Лоренци. Он чувствовал, не видя лиц присутствующих, что никто из них не усомнился в его намерении немедля сделать то, чего они все время от него ждали, — отдать свой выигрыш Лоренци.
Он догнал Лоренци в каштановой аллее, которая вела от дома к воротам, и сказал ему непринужденно:
— Не позволите ли вы мне сопровождать вас в вашей прогулке, синьор лейтенант Лоренци?
Лоренци, не глядя на Казанову, ответил надменным тоном, вряд ли уместным в его положении:
— Как вам будет угодно, шевалье; но боюсь, что вы не найдете во мне разговорчивого собеседника.
— Тем более разговорчивого собеседника вы, быть может, найдете во мне, лейтенант Лоренци, — сказал Казанова, — и если вы не возражаете, пройдемся среди виноградников, где мы сможем побеседовать без помехи. Они свернули с проезжей дороги на ту самую узкую тропинку вдоль садовой ограды, по которой Казанова накануне проходил вместе с Оливо.
— Вы совершенно справедливо предполагаете, — начал Казанова, — что я намерен предложить вам сумму, которую вы задолжали маркизу, но не взаймы, ибо, — надеюсь, вы простите меня, — это было бы слишком рискованно, а как возмещение, разумеется ничтожное, за услугу, которую, быть может, вы в состоянии оказать мне.
— Я слушаю вас, — холодно произнес Лоренци.
— Прежде чем говорить дальше, — ответил таким же оном Казанова, — я принужден поставить одно условие, — продолжение этого разговора я ставлю в зависимость от вашего согласия на него.
— Назовите свое условие.
— Вы должны дать честное слово, что выслушаете меня не перебивая, даже если бы сказанное мною вызвало у вас недоумение, неудовольствие или, может быть, гнев. От вас всецело зависит, синьор лейтенант Лоренци, пожелаете ли вы потом принять или отвергнуть мое предложение, в необычности которого я вполне отдаю себе отчет; но я жду от вас только ответа «да» или «нет», и, каков бы он ни был, никогда ни одна живая душа не узнает, о чем здесь шла речь между двумя людьми чести, которые, может быть, одновременно люди погибшие.
— Я готов выслушать ваше предложение.
— И принимаете мое предварительное условие?
— Я вас не буду прерывать.
— И не произнесете в ответ ни одного слова, кроме «да» или «нет»?
— Ничего, кроме «да» или «нет».
— Хорошо, — сказал Казанова. И в то время, как они медленно поднимались по холму между виноградниками в зное клонившегося к закату дня, Казанова начал: — Мы лучше поймем друг друга, если рассмотрим дело с точки зрения законов логики. Совершенно ясно, что у вас нет никакой возможности
