Слепой стукнул кулаком по столу.
— Ну, теперь уж хватит, хватит! Или, может быть, ты хочешь его утаить от меня?
Карло удивленно и озабоченно смотрел на брата. Он подсел к нему, придвинулся совсем близко и успокаивающе взял за руку:
— Я ничего от тебя не утаиваю. Как ты можешь так думать? Никому еще не взбрело на ум дать мне золотой.
— Но ведь он мне сам сказал.
— Кто?
— Ну, тот молодой человек, что бегал взад и вперед.
— Как? Я тебя не понимаю.
— Вот что он мне сказал: «Как тебя зовут?» И потом: «Смотри не зевай, смотри не зевай, чтобы тебя не обманули!»
— Да тебе все это приснилось, Джеронимо! Ведь это вздор!
— Вздор? Я же сам слышал, а слышу я хорошо. «Смотри не зевай, чтобы тебя не обманули. Я дал ему золотой...» Нет, он сказал так: «Я дал ему двадцатифранковую монету».
Вошел трактирщик.
— Ну, что с вами такое? Вы, видно, прикрыли свою лавочку? Только что подъехала коляска с четверкой лошадей.
— Идем, — крикнул Карло, — идем! Но Джеронимо продолжал сидеть.
— К чему? Зачем мне идти? Что толку? Ведь ты стоишь рядом и...
Карло тронул его за руку.
— Замолчи. Пойдем вниз.
Джеронимо умолк и послушался брата. Но на лестнице он сказал: «Мы еще поговорим, мы еще поговорим!»
Карло не мог понять, что произошло. Не сошел ли Джеронимо вдруг с ума? Хотя он и легко раздражался, так он еще никогда не разговаривал.
В только что подъехавшем экипаже сидели двое англичан. Карло снял перед ними шляпу, и слепой запел. Один из англичан вышел из экипажа и бросил в шляпу Карло несколько монет. Карло сказал «спасибо» и потом, как бы про себя: «Двадцать чентезимо». Лицо Джеронимо оставалось неподвижным; он начал новую песню. Экипаж с обоими англичанами уехал.
Братья молча поднялись по лестнице. Джеронимо сел на скамью, Карло остался стоять у печки.
— Почему ты молчишь? — спросил Джеронимо.
— Да ведь, — ответил Карло, — это могло быть только так, как я тебе сказал. — Голос его слегка дрожал.
— А что ты сказал?
— Может быть, это был сумасшедший.
— Сумасшедший? Вот это ловко! Если кто-то говорит «я дал твоему брату двадцать франков», значит, он сумасшедший! Э, а почему он сказал: «Смотри, чтобы тебя не обманули», а?
— Может быть, он и не сумасшедший... но есть люди, которые любят подшутить над нами, бедняками.
— Э! — закричал Джеронимо. — Подшутить? Вот, вот как раз это ты и должен был еще сказать, этого я и ждал! — И он осушил стоявший перед ним стакан вина.
— Но, Джеронимо! — крикнул Карло, чувствуя, что от растерянности почти не в состоянии говорить. — Почему я стал бы... как ты можешь так думать?..
— А почему у тебя дрожит голос... э... почему?
— Джеронимо, уверяю тебя, я...
— Э... я тебе не верю! Вот теперь ты смеешься... я ведь знаю, что ты теперь смеешься!
Слуга крикнул снизу:
— Эй, слепой, люди приехали!
Братья машинально встали и спустились по лестнице. Одновременно подъехали две коляски, в одной сидело трое мужчин, в другой пожилая супружеская пара. Джеронимо пел, Карло беспомощно стоял возле него. Что же теперь делать? Брат ему не верит! Возможно ли это? И он испуганно косился на Джеронимо, который надтреснутым голосом пел свои песни. Карло казалось, что он видит, как в голове брата роятся мысли, которых он раньше никогда у него не замечал.
Коляски давно уехали, а Джеронимо все пел. Карло не решался прервать его. Он не знал, что сказать, и боялся, что у него снова задрожит голос. Вдруг наверху раздался смех, и Мария крикнула:
— Что это ты поешь да поешь? Ведь от меня ты все равно ничего не получишь!
Джеронимо прервал пение, не окончив мелодии. Это прозвучало так, будто его голос и струны оборвались одновременно. Потом он снова поднялся по ступенькам, и Карло последовал за ним. В зале он сел около Джеронимо. Что же ему делать? Ничего другого не оставалось: надо еще раз попытаться разуверить брата.
— Джеронимо, — сказал он, — клянусь тебе... опомнись, Джеронимо... как можешь ты думать, что я...
Джеронимо молчал, казалось, его мертвые глаза смотрят на серый туман за окном. Карло продолжал:
— Ну, может быть, он и не сумасшедший, ведь он мог и ошибиться... да, конечно, он ошибся... — Но Карло ясно чувствовал, что сам не верит в то, что говорит.
Джеронимо нетерпеливо отмахнулся, но Карло продолжал, внезапно оживившись:
— Зачем бы я стал... ведь ты знаешь, я ем и пью не больше тебя, а когда я покупаю себе новую куртку, тебе об этом известно... к чему же мне столько денег? Что мне с ними делать?
И тогда Джеронимо процедил сквозь зубы:
— Не лги, я слышу, как ты лжешь!
— Я не лгу, Джеронимо, я не лгу! — испуганно сказал Карло.
— Эй! Ты уже отдал ей монету, да? Или она получит ее только после? — крикнул Джеронимо.
— Мария?
— А кто же еще? Конечно, Мария. Эй, ты, лгун, вор! И, словно не желая больше сидеть с ним рядом за столом, Джеронимо оттолкнул его локтем.
Карло встал. Пристально посмотрел он на брата, потом вышел из комнаты и спустился по лестнице во двор. Широко раскрытыми глазами он уставился на дорогу, погруженную в бурый туман. Дождь утихал. Карло сунул руки в карманы и вышел на воздух. У него было такое чувство, словно брат его прогнал. Что же все-таки произошло?.. Он все еще не мог понять. Что это за человек? Подает один франк, а говорит, будто дал двадцать! Ведь была же у него для этого какая-нибудь причина?.. И Карло стал рыться в памяти, не нажил ли он себе где-нибудь врага, который подослал сюда кого-то, чтобы ему отомстить. Но сколько он себя помнил, никогда он никого не обижал, никогда ни с кем не заводил серьезной ссоры. Вот уже двадцать лет он только и делал, что стоял во дворах или на обочинах дорог со шляпой в руке... Не рассердился ли на него кто-либо из-за женщины?.. Но как давно он уже не имел с ними дела... последней была кельнерша в Ла-Роза, прошлой весной... уж тут-то ему наверняка никто не завидовал... Непостижимо!.. Что же за люди живут в том мире, который простирается за горами и ему неведом? Они приезжали отовсюду, но что он знал о них?.. Этому незнакомцу, видимо, зачем-то понадобилось сказать Джеронимо: «Я дал твоему брату двадцать франков...» Ну, ладно... Но что же теперь делать? Вдруг оказалось, что Джеронимо ему не доверяет. Этого он не мог вынести! Что-то необходимо предпринять. И Карло поспешил назад.
Когда он снова вошел в комнату, Джеронимо лежал, вытянувшись, на скамье и, казалось, его не заметил. Мария принесла обоим еду и питье. Во время обеда они не произнесли ни слова. Когда Мария собирала тарелки, Джеронимо вдруг засмеялся и спросил ее:
— Что же ты себе купишь на эти деньги?
— На какие деньги?
— Ну так что же? Новую юбку или серьги?
— Что ему от меня надо? — обратилась она к Карло.
В это время внизу во дворе загрохотали тяжело нагруженные повозки; раздались громкие голоса, и
