посмотрим, в какую такую кантору меня занесло. Чтобы не выглядеть полным идиотом я поспешно сдавил выпускной клапан спасательного жилета. Как только резина ослабила хватку, я стянул оранжевый слюнявчик и под свист выходящего газа сделал первый осторожный шаг наружу.
Мы так привыкли лицезреть за дверью лифта зашитый в мрамор или гранит вестибюль, что я даже опешил, обнаружив за порогом обычную комнату. Вернее нет, не совсем обычную, а довольно большую. Пять метров на пятнадцать, чисто машинально прикинул я размер помещения, напоминавшего бухгалтерию мясокомбината во время ревизии. Стеллажи, гнущиеся под тяжестью пухлых папок и подшивок, плакаты с графиками и схемами, невообразимое количество записок и памяток, пришпиленных к стене обычными конторскими кнопками. И, естественно, эпицентр всего этого эпистолярного царства – огромный письменный стол.
За столом, слегка покачиваясь в высоком рабочем кресле, восседал розовощекий лысый толстяк в дорогом черном костюме и поблескивающих золотой оправой очках. При моем появлении работоголик даже не вздрогнул. Продолжая сосредоточенно просматривать какие-то бумаги, он лишь метнул в мою сторону быстрый взгляд узких поросячьих глазок и едва заметно кивнул. Что означал этот кивок я так и не понял. Может приветствие, а может просто хозяин кабинета таким образом отметил для себя появление очередного клиента.
Не скрою, я был ошарашен. Куда это меня занесло? Сколько времени прошло с момента катастрофы? Удалось ли спасти еще кого-нибудь из экипажа? Вопросы роились во всклокоченном мозгу и рвались наружу. Однако, что-то мешало их задать. Что-то в этой комнате было не так. Что-то неуловимое нашептывало мне: «Рано радуешься своему спасению. Впереди, друг сердешный, тебя ждет еще уйма неприятностей».
Я тут же среагировал на предупреждение внутреннего голоса. Начнем с того, что меня должны заметить, и не просто заметить, а понять, что я человек, с которым должно считаться. Вторично пробежав взглядом по комнате, я обнаружил стул, на котором громоздилась полуметровая кипа бумаг. Стул – это то, что мне нужно. Не торчать же вечно в дверях! Храня молчание, я сгрузил макулатуру прямо на пол и завладел заветным насестом. Затем, громко топая ботинками, прошагал через половину просторного офиса и опустил стул у самого письменного стола. Усевшись аккурат напротив молчаливого хозяина, я состроил скучающую мину.
– Вы, господин Глебов, именно такой, каким я вас себе и представлял, – толстяк на секунду оторвался от чтения и удосужил меня своеобразным приветствием, подкрепленным ехидной ухмылкой. Правда, дальше дело застопорилось. Он снова уткнул глаза в распечатку словно позабыв о моем присутствии.
Ну, ладно, я тоже не останусь в долгу. Хотя меня и раздирают любопытство и нетерпение, буду спокойным и непробиваемым. Для затравки неплохо бы привлечь внимание каким-нибудь простым и нейтральным вопросом: «Как пройти в библиотеку?» или «Бабуля, закурить есть?» Перебирая варианты, я закусил губу. Неожиданно взгляд уперся в золоченую раму и хорошо знакомые женские черты. На стене напротив висела картина. Вообще-то сложно назвать картиной взгляд живых карих глаз и нескрываемую иронию нежных губ. Я никогда не видел «Джаконду» в оригинале, но эта имитация показалась мне совершенной.
– Хорошая у вас копия, – не отрываясь, я смотрел на поблескивающий лаком холст.
– Копия? – Бюрократ поднял глаза на меня, затем перевел взгляд на картину и, в конце концов, насмешливо хмыкнул. – Ну почему же копия? Это что ни на есть самый настоящий оригинал.
– А что же тогда хранится в Лувре? – пришла моя очередь улыбнуться.
– Мазня, – толстяк поставил подпись на последней прочитанной странице и спрятал документы в роскошную кожаную папку с золотым тиснением. – Как-то попробовал скопировать творение старины Леонардо. Ни хрена не получилось. Но работа проделана, не выбрасывать же, в самом то деле. Вот и сплавил по дешевке. А глупые французишки с руками оторвали.
– Угу, – мне стало смешно от той честности, которой сияли глаза незнакомца. – То-то я смотрю ваша Мона Лиза улыбается чуток по-другому, более кровожадно, что ли.
– Да Винчи был мастер передавать чувства. Вот и здесь не подкачал. Я тогда лишь на мгновение утратил контроль и замечтался, а он раз… и подхватил настроение. – Толстяк с мечтательной улыбкой уставился в пустоту над моей головой, словно и впрямь вспоминал славный шестнадцатый век. Как бы разговаривая сам с собой, он продолжил. – Именно в тот самый миг я и понял, что этот бородатый экземпляр обязательно будет моим. Безбожник он и есть безбожник. Как бы искусно не маскировался, а все равно бунтарское естество вылезет наружу. Вот так и Леонардо. С богом готов был поспорить. А это, знаете ли, на небесах совсем не приветствуется.
– Что вы говорите…
Веселость в моей душе сменилась беспокойством. Да этот мужик похоже псих!
– Вы, Алексей Кириллович, кажется, изволили поставить под сомнения мои слова? – в голосе толстяка послышалась обида.
– Да нет, я вам верю, – я улыбнулся самой обеззаруживающей улыбкой, на которую был способен. – Вот только за последние пятьсот лет вы несколько изменились и, насколько я вижу, сменили пол.
– Внешность, размеры, пол… Для меня это не имеет ровным счетом никакого значения. Кстати, точно так же, как и время. Я всегда был, есть и буду. – Незнакомец поднялся с кресла и протянул мне руку. – Пришло время познакомиться. Разрешите представиться, Дьявол.
– Дьявол? – в моем мозгу сам собой всплыл диалог двух врачей из психушки: «В какой палате у нас прокурор? В шестой. Там, где раньше Наполеон был».
– Да, Дьявол, – на лице хозяина канцелярии не было ни тени сомнения или издевки. – Или если вам больше нравится Люцифер, Сатана, Зверь, Черт. Выбирайте.
– Ну, зачем же? Дьявол меня вполне устраивает. – Чтобы не распалять явно больного на голову человека, я поспешил подать ему руку.
Когда наши ладони соприкоснулись, я вздрогнул от холода и мрака. И это не тот холод и мрак, который я чувствовал в океане. Это что-то бездонное и неизмеримо более ужасное. Не в силах разорвать рукопожатие, я замер бессвязно бормоча:
– Не знаю… Неужели… Не может быть…
– Вижу, вы все еще сомневаетесь, – толстяк милостиво отпустил мою заледеневшую ладонь. – Вас сбивает с толку мой облик. – Он медленно и чинно осел в кресло, жестом приглашая меня сделать то же самое. Когда мы уселись, мой собеседник продолжил тоном школьного учителя, растолковывающего элементарные вещи непонятливому первокласснику. – В восприятии большинства людей дьявол – это когтистое, рогатое и хвостатое создание со свирепым норовом. И что самое обидное – абсолютно не коммуникабельное. Так или нет?
Я все еще не оправился от шока, вызванного прикосновением к этому существу. Поэтому не стал спорить и молча кивнул.
– Вот видите, – оживился мой собеседник. – А не задумывались ли вы, Алексей Кириллович, откуда взялся столь неприглядный облик? Нет? А я вам отвечу. Все началось еще в первом веке. Темные невежественные времена и люди под стать им. Они воплощали свои первобытные страхи в образы чудовищ и приведений. Вот так и с моим портретом. Одному из древних иудеев я привиделся именно в облике свирепого огнедышащего козла. Фантазии у человека ни на грош! Хотя если разобраться, что еще мог представить изрядно подвыпивший пастух?
– Вы хотите сказать, что дьявол таков, каким его хотят видеть? – Хотя мне и было трудно соображать, но мораль сей басни я уловил.
– Вот именно! – толстяк обрадовался моему прозрению.
– Но тогда все это… – мой взгляд скользнул по пыльным полкам и кипам бумаг.
– Беда с вами, атеистами, – владелец золоченых очков покачал головой. – Для вас Бог это подвыпивший бард, кричащий со сцены надрывным хриплым голосом, а Дьявол – бюрократ, забаррикадировавшийся в своей уютной конторке. – Иллюстрируя правоту своих слов, толстяк сделал широкий жест.
– Так что ж получается? Вот это все нафантазировал я сам? – в голову звездануло неожиданное открытие.
– Ну, в общем-то, обычно у меня в кабинете гораздо чище и уютнее.
– В кабинете?
