Усадебная жизнь
Усадебная жизнь была подчинена распорядку сельскохозяйственных работ. Большинство помещиков, находясь в усадьбе, сами «вели хозяйство». Результаты такого хозяйствования были различны, однако в большинстве случаев агрономические новшества помещиков не приживались на российской почве. В то же время стремление приложить свои силы в развитие сельского хозяйства, равно как и опыт иностранных агрономов, было сильно распространено среди помещиков, особенно во второй половине XVIII в. Одним из выдающихся российских агрономов был тульский помещик Андрей Болотов – активный участник деятельности Вольного экономического общества, издатель первого в России частного сельскохозяйственного журнала «Сельский житель», редактор издания «Экономический магазин». В круг его интересов входила не только агрономия, но и лесоводство, селекция, садоводство. Своими трудами и трудами коллег по Вольному экономическому обществу Болотов способствовал распространению новых сельскохозяйственных орудий и методов, активно привлекал и развивал на российской почве зарубежный, в основном английский, опыт. Однако даже удачливому Болотову далеко не всегда удавалось преодолеть сопротивление крестьян, с недоверием относившихся к подобным барским причудам и предпочитавшим пахать и сеять по старинке.
Другой заботой землевладельца было управление имением – сбор оброка и барщины, организация крепостного производства. Здесь успехи у сельских хозяев напрямую зависели от их административных талантов. Впрочем, полное отсутствие умения управлять никогда не останавливало помещика, в большинстве случаев уверенного в обратном. Русская литература знает много подобных примеров.
Широко распространен был и противоположный тип управления, который лишь условно можно назвать этим словом. Отец Онегина не мог понять новомодных экономических теорий, исповедовавшихся сыном, и «земли отдавал в залог». С появлением Дворянского заемного банка (1754) и подобных ему кредитных учреждений многие помещики отдавали земли и крепостных под залог и спокойно тратили полученные ссуды, не заботясь о будущем своих детей и внуков. Широкое распространение этой практики привело к кризису дворянского землевладения в первой половине XIX в. Если в начале XIX в. в залоге находилось всего 5 % крепостных крестьян, то к 1830-м гг. эта цифра увеличилась до 42 %, а к 1859 г. – до 65 %. Долги дворян, заложивших свои имения, только в государственных кредитных организациях достигли астрономической величины – 425 млн. руб., что в два раза превышало годовой бюджет России.
И все же большинство землевладельцев выбирало средний путь между личным управлением и залогом имения, которое в конечном счете вело к его потере. Управление имением передавалось приказчику, а владельцы довольствовались отчетами и приездами в летнее время. Приказчик – особенная фигура в усадьбе. Воровство и плутни приказчиков вошли чуть ли не в поговорку. Основой «политической системы» горюхинского приказчика была следующая аксиома: «Чем мужик богаче, тем он избалованней, чем беднее, тем смирнее» (А. С. Пушкин. «История села Горюхина»), а ее результатом то, что «в три года Горюхино совершенно обнищало».
Традиционно считалось, что иностранное происхождение управляющего гарантирует (хотя бы на некоторое время) его честность. Однако, во-первых, на практике это происходило далеко не всегда, а во- вторых, огромная разница мировоззрения приказчика-немца и русских крепостных сводила на нет все усилия даже самых добросовестных управляющих. Иллюстрацией тому служит анекдот о «преподобном Шершне», родившийся в XIX в. Вот его содержание. В некую деревню был прислан приказчик-немец. Как-то в церковный праздник он отправляет крестьян на барщину. «Нельзя работать, батюшка, сегодня же Спас Нерукотворный», – отвечают те. «Что такое „Спас Нерукотворный“? Не знаю». Крестьяне приносят приказчику икону. «Да это что, – немец постучал по иконе, – деревяшка. Ни мне ни вам ничего не сделает, работайте давайте». На Николин день – то же непонимание, конфликт и та же реакция немца. В третий раз крестьяне приходят и объявляют, что не могут работать в день «преподобного Шершня». Немец опять интересуется – кто это? Тогда крестьяне ведут его к дуплу с осиным гнездом. Финал ясен – приказчику пришлось все-таки признать превосходство православных обрядов над протестантской логикой.
К слову о церковных праздниках. Одним из важнейших событий в жизни села и усадьбы, моментом единения между господами и крестьянами был местный храмовый праздник. «Как я любил этот день! – вспоминает о престольном празднике в имении своего детства Ахтырке философ князь Е. Н. Трубецкой. – С утра появлялись на лугу между домом и церковью палатки, торговавшие семечками, пряниками и другими гостинцами для народа. Потом мы отправлялись к обедне, в церковь, где стояли в особом княжеском месте, обнесенном балюстрадой. Весь день водились хороводы с песнями, а к вечеру народ приходил к большому парадному крыльцу, открытой террасе со ступеньками, где совершался торжественный выход дедушки к народу, своего рода высочайший выход…» В такие моменты четко демонстрировался «отеческий» характер взаимоотношений барина и крепостных. «Я собрала всех крестьян, – пишет княгиня Е. Р. Дашкова, – приказала им надеть праздничное платье с разными украшениями… и заставила их плясать на лугу и петь наши народные песни… Чтобы вполне завершить нашу пирушку, нас угощали русскими яствами». В ответ Дашкова поднесла крестьянам хлеб-соль – не без намека на то, кто истинный хозяин на празднике.
В богатых усадьбах, в основном вблизи обеих столиц, празднования приобретали огромный размах и характер публичных гуляний. Такие гулянья регулярно проходили в XVIII в. в Нескучном саду, Кускове, Останкине, на дачах под Петергофом. На них приглашались не только дворяне, но и представители других сословий – просветительские понятия общественной пользы и права каждого наслаждаться красотами природы пересиливали аристократическое чванство владельцев. Впрочем, одно дело – гулять в парке, а другое – быть приглашенным к столу. К принимавшему по несколько сотен человек графу Шереметеву никто и не посмел бы явиться не в офицерском или дворянском мундире. Господствовал также обычай угощения «по чинам» (по классам «Табели о рангах»). Как-то раз один из вельмож спросил у самого невзрачного из своих гостей, все пиршество просидевшего в дальнем углу и забытого лакеями – все ли тому понравилось. «Благодарю вас, ваше сиятельство, – отвечал гость, – мне было отлично видно». Однако на празднике, устроенном в 1778 г. знаменитым богачом, меценатом и чудаком П. А. Демидовым, более пятисот человек упились до смерти.
Аристократические пиршества с фейерверками, театральными и балетными представлениями, роговой музыкой и катанием на лодках – особая страница в истории не только усадебной культуры, но и отечественной традиции проведения праздников, в том числе и национальной кулинарии. В XVIII–XIX вв. гремели имена вельмож, которые в буквальном смысле, проедали миллионные состояния. Граф Завадовский, приказывавший квасить ананасы в кадушках, как капусту, с тем, чтобы из них потом варили борщ и щи, умер в нищете. У графа Мусина-Пушкина поросят к барскому столу ежедневно мыли и пеленали, как младенцев. «В Орловской губернии, – пишет Пыляев, – жила генеральша Рагзина, обед которой длился по семи часов, и на стол подавалось до двадцати разных каш в небольших горшочках, приготовленных из незрелых зерен ржи, пшеницы и т. д., а маринадов и солений было бесчисленное множество… Генеральша эта была большая привередница и летом обыкновенно обедала на плоту своего пруда…» Число барских чудачеств в кулинарной области можно продолжать до бесконечности.
У среднего дворянства все было скромнее. Достаточно перечитать пушкинское описание именин Татьяны Лариной. Поэт описывает не только стол, но и весь церемониал праздника: угощение, поздравления, карточная игра и, наконец, – бал, основными элементами которого были лирический вальс и громогласная мазурка («припрыжки, каблуки, усы»). Ранее поэт упоминает и главные темы общения в помещичьем кругу: «О сенокосе, о вине, о псарне, о своей родне…»
О псарне – одной из главных, наряду с хозяйством, забот помещика действительно говорили часто и с удовольствием. Вот типичный пример псарни богатого помещика: «Хозяин и гости пошли на псарный двор, где более пятисот гончих и борзых жили в довольстве и тепле, прославляя щедрость Кирила Петровича на своем собачьем языке. Тут же находился и лазарет для больных собак, под присмотром штаб-лекаря Тимошки, и отделение, где благородные суки ощенялись и кормили своих щенят…» (А. С. Пушкин, «Дубровский»). Старик Дубровский был несомненно прав, заметив при этом: «Псарня чудная, вряд ли людям вашим житье такое ж, как вашим собакам…» Забота о собаках и лошадях и вправду часто превосходила у
