— Какая бляха?
— Которая на фуражке. Ведь только на праздники купили фуражку с новенькой блямбой…
Еще пуще покраснел мой парень и отвечает:
— Снял…
— Что значит «снял»? — спрашиваю я.
— Я свободен! — говорит.
— Что значит — ты «свободен»?
— А мы все свободны… — отвечает он.
— Что значит — вы «все свободны»?
— Мы уже не ходим…
— Что значит — «мы уже не ходим»?
— Мы сговорилось, чтобы больше не ходить… — отвечает он.
— То есть как это, — спрашиваю, — «сговорились»? Что еще за сговоры? Ради этого я положил столько трудов и денег? Собою жертвовал ради тебя, чтобы ты потом «сговаривался»? Горе тебе, и мне, и всем нам! Хоть бы обошлось все это и нас миновало, потому что всегда ведь и за все мы в ответе!..
Говорю я все это и начинаю горячиться, мораль читать, как обыкновенно отец с детьми разговаривает… Но ведь имеется еще и жена, дай ей бог долгие годы! Прибежала и обрушилась на меня: я, мол, уже выдохся, понятия не имею о том, что на белом свете творится… Жизнь, говорит, нынче стала иной, умнее прежнего, наступили времена свободы, равенства, нет больше богатых и бедных, господ и рабов, кончились овечки и стригуны, ушли в прошлое и собачка-гав, и кошка-царапка, и мышка-кусачка…
— Те-те-те! — говорю я. — Откуда у тебя, супруга моя дорогая, такие странные речи? Новый какой-то язык, новые слова… Может быть, ты бы и кур выпустила из клетки: «Киш-киш на свободу»?
Вспыхнула она, будто я на нее десять ведер кипятку вылил, и — пошла, да так, как они умеют… Ну, ничего не попишешь, надо выслушать всю речь до конца, да вот беда — конца-то как раз и не видать…
— Знаешь что? — говорю я. — Довольно! Хватит! Каюсь: виноват, согрешил, и кончено, и пусть будет тихо!
Но она ничего слушать не хочет.
— Нет, — говорит она, — мне хочется знать, почему, отчего, как же это так, мыслимо ли это, возможно ли, что это значит, как это могло случиться, и опять-таки и снова…
Скажите на милость, кто это выдумал… жену?
