Алтер, это мать прозвала его так. А Айзик это тот, который опрокинул на себя самовар, когда я еще жил в Воротиловке…
— Когда же, — говорит он, — то есть в котором году призывался Авром-Алтер, то есть Ицхок-Айзик?
— Что вы лопочете? Ведь вы же все свалили в одну кучу! Впервые вижу, — признался я, — чтобы у еврея была такая дурацкая голова на плечах! Говорят же вам, что Ицхок, и Авром-Ицхок, и Ицик, и Айзик, и Алтер — это одно и то же лицо! Один человек! Один!
— Тише! — говорит он. — Не кричите, пожалуйста! Чего вы кричите?
Слышите? Он еще в претензии!..
Словом, плюнул я и пошел к другому адвокату. На этот раз попался адвокат головастый, даже чересчур… Он тер лоб, рассуждал, всячески толковал законы, доказывал, что «на основании такой-то статьи» межеричское присутствие вообще не имело права приписывать моего сына. Но, с другой стороны, существует закон, по которому рекрут, приписанный к одному призывному участку, должен быть выключен из списков другого участка. И еще имеется такой закон: если одно присутствие приписало рекрута, а другое его не выписало, то есть не выключило, то оно обязано его выключить… Однако имеется «кассация», согласно которой присутствие, которое не желает выключить…
Короче, закон такой и закон другой, одна кассация и другая кассация… Заморочил он мне голову, и пришлось обратиться к третьему. И наскочил я на новенького, свежеиспеченного, адвокатишку… Очень приветливый человечек, а язычок, что колокольчик, — так и заливается. По всему видать, что он учится еще только говорить: трещит, а сам так и тает от удовольствия. Разговорился он, разгорячился, речь закатил. Однако перебил я его на самом интересном месте.
— Все это прекрасно! — говорю я. — Вы, конечно, совершенно правы. Но что мне от ваших причитаний, от того, что вы оплакиваете меня? Вы лучше посоветуйте, что мне делать с сыном, если его, упаси бог, снова призовут?..
В общем, что тут долго рассказывать, — в конце концов я попал к настоящему адвокату. Он из старых, он понимает, в чем суть. Рассказал я ему всю историю от начала до конца, а он сидел, прикрыв глаза, и слушал. Выслушал и говорит:
— Все? Кончили? Езжайте домой, чепуха! Больше трехсот рублей штрафа вам платить не придется.
— Это все? — спрашиваю. — Э-ге, если бы я знал, что дело сведется к тремстам рублям штрафа!.. Я за сына боюсь!
— За какого сына?
— Что значит «за какого»? За Алтера, то есть Ицика.
— А какое отношение это имеет к Ицику?
— Как это «какое отношение»? А вдруг его, упаси бог, еще раз потащат?
— Так ведь у него, говорите вы, белый билет!
— У него два белых билета!
— Так чего же вы хотите?
— Чего мне хотеть? Ничего я не хочу! Я только боюсь: ведь ищут Айзика, Айзика нет. А так как Алтер, то есть Ицик, записан Авром-Ицхоком, а Ицхок, как уверяет наш казенный раввин, этот умник, — это Исак, а Исак — это Изак, а Изак — это Айзик, то ведь могут сказать, что мой Ицик, или Авром-Ицхок, то есть Алтер, — это и есть Айзик?
— Ну и что же? — отвечает он. — Тем лучше! Если Ицик — это Айзик, так ведь вам и штрафа платить не придется. Ведь у него же белый билет?
— Два белых билета! Но билеты принадлежат Ицику, а не Айзику.
— Так ведь вы же говорите, что Ицик — это Айзик.
— Кто говорит, что Ицик — это Айзик?
— Да ведь вы же только что сказали, что Ицик — это Айзик!
— Я говорил? Как я могу это сказать, когда Ицик — это Алтер, а Айзик — это тот, который опрокинул на себя самовар, когда я еще жил в Воротиловке!
Вскипел мой адвокат и гонит меня.
— Ступайте, — говорит, — вы, — говорит, — надоедливый, нудный человек!
Понимаете, что это значит? Это значит, что я — нудный человек. Слышите? Это я-то нудный?! Я!!!
