Каждый еврей считал великой для себя честью послушать пение Нисона Бельзера, шутки и песни бадхна Годика или музыку Стемпеню. Уже по одному этому вы можете судить, что Стемпеню не был заурядным музыкантом и не зря пользовался славой наравне со всеми 'великими'.
Евреи любят музыку и знают в ней толк, - вряд ли кто будет оспаривать это. Нужды нет говорить, что им не очень-то часто приходится услаждать свой слух музыкой,-с какой это радости человек вдруг запоет или пустится в пляс? Но все же, говорите что хотите, - евреи умеют ценить и музыку, и пение, и прочие искусства.
Приедет к нам в местечко известный кантор,-не иначе как по билетам пускают в синагогу. А уж о свадьбах и говорить не приходится - свадьбы, как известно, без музыки не бывают. Слушать, как заливается оркестр за свадебной трапезой, играя что-нибудь жалобное (веселое будет после), - за это мы готовы все отдать! Народ сидит и благоговейно слушает. А музыканты играют грустную, заунывную, за сердце хватающую мелодию. Скрипка то жалобно стонет, то плачет, остальные инструменты поддерживают ее, издавая такие же скорбные звуки. Хмурое облако надвигается на лица слушателей, душу томит печаль- сладостная, но все же печаль. Каждый задумчиво опускает голову и, водя пальцем по тарелке либо скатывая шарики из свежей халы, погружаются в размышления, в мир безрадостных мыслей. У каждого свое горе, своя забота: забот еврею не занимать стать. Так сливаются воедино печальные мелодии и грустные думы, и каждый вздох скрипки стоном и болью отдается в сердцах свадебных гостей. Человеческое сердце вообще, а еврейское в особенности, что скрипка: нажмешь на струны - и извлекаешь всевозможные, но больше скорбные звуки... Но под силу это лишь большому музыканту, подлинному мастеру - такому, каким был Стемпеню.
Ну и мастер же был Стемпеню! Бывало, только возьмет в руки скрипку, проведет по ней смычком, и скрипка заговорит. Да как заговорит! Живым, подлинно человеческим голосом. В этом голосе-мольба и упрек, душераздирающий стон, мучительный крик, идущий из самого сердца... Стемпеню склоняет голову набок. Длинные черные локоны в беспорядке падают на широкие плечи. Глаза, черные сверкающие глаза, глядят ввысь, а прекрасное светлое лицо смертельно бледнеет... Еще мгновение - и нет Стемпеню! Видишь только, как летает рука вверх и вниз, вверх и вниз, - и струятся звуки, и льются мелодии, самые разнообразные, но больше всего унылые, скорбные, болью отзывающиеся в сердце. Слушатели замирают, немеют от восторга. Сердца смягчаются, слезы выступают на глаза. Люди вздыхают, люди стонут, люди плачут... А Стемпеню? Где Стемпеню? Какой там Стемпеню? Спросите его, где он находится - он и сам не скажет. Знай свое - водит смычком вверх и вниз, вверх и вниз, и больше ни до чего ему дела нет... Кончив играть, Стемпеню бросает скрипку и хватается рукой за сердце. Глаза горят, как венчальные свечи. Прекрасное лицо все светится.
Гости словно очнулись от сна, печального, но сладостного сна. Вое хором выражают свой восторг: охают, вздыхают, восхищаются, расхваливают музыканта на все лады и нахвалиться не могут:
– Ну и Стемпеню! Ай да Стемпеню!
А женщины? Что тут говорить о женщинах? Вряд ли накануне Судного дня при поминании дорогих покойников они столь неистово плачут, как плачут в те минуты, когда Стемпеню заливается на своей скрипке. Плач о разрушении храма Соломонова ничто в сравнении с тем потоком слез, которые проливают женщины, слушая игру Стемпеню.
– Благословил бы меня господь, чтобы на свадьбу моей младшей дочери я была в состоянии пригласить Стемпеню, о боже праведный!
Такие и подобные им пожелания шепчут про себя женщины, вытирая заплаканные, распухшие от слез глаза и раскрасневшиеся носы. При этом они мечтательно вскидывают головы, выставляя напоказ ожерелье на шее; а золотые серьги, перстни, броши, цепочки и прочие украшения так и сверкают, так и переливаются всеми цветами радуги.
Что уж говорить о девушках! Они стоят неподвижно, как прикованные к месту, и широко раскрытыми глазами глядят на Стемпеню и его скрипку. Ни одна не шевельнется, бровью не поведет. А сердечко бьется под корсетом, и часто из глубины души вырывается затаенный вздох...
II
Стемпеню и его оркестр
Трудно представить себе то возбуждение, ту шумную радость, которая охватывает жителей местечка при появлении там Стемпеню с его оркестром.
– Глядите, глядите! Вон там, за мельницей, показалась четверка лошадей. Не иначе, как родные жениха. Как по-вашему?
– Нет, по-моему- музыканты. Это едет Стемпеню со своим оркестром.
– Кто? Стемпеню? Стемпеню уже здесь? Вот веселую свадьбу затеял Хаим-Бенцион Глок, болячка ему в бок!
Румянец заиграл на щеках молодых женщин. Девушки спешат причесаться, заплести свои длинные косы. Мальчуганы, засучив штанишки, бегут встречать Стемпеню. Отцы семейств, бородачи-и те не могут скрыть радостную улыбку: им доставляет истинное удовольствие приезд знаменитого музыканта к Хаим- Бенциону Глоку. Да отчего бы им и не радоваться? Денег им это стоит, что ли?
К тому времени, когда четверка лошадей подкатывает к заезжему дому, улица уже запружена народом. Всем любопытно поглядеть на Стемпеню с его компанией, и каждый останавливается хоть на минуту у крытого фургона.
– Ишь как прет!-слышатся восклицания, и каждый, как водится, расталкивает толпу, стараясь пробраться в первые ряды. - Глядите, глядите на него, как он локтями орудует! Непременно хочет быть первым. Чего вы тут не видали? Музыканты как музыканты!..
Так кричат люди со всех сторон, что не мешает, однако, этим же самым крикунам настойчиво протискиваться к фургону с музыкантами.
Тем временем музыканты один за другим начинают выходить из повозки.
Впереди всех-Иокл-контрабас (что играет на контрабасе), сердитый мужчина с приплюснутым носом и клочьями ваты в ушах. За ним - Лейбуш-кларнет, заспанный человечек с толстыми губами. Затем - небезызвестный бадхн Хайкл-горбун. Потом-черномазый взъерошенный детина с такими мохнатыми бровями, что страх берет, неимоверно волосатый, похожий на дикого жителя пустыни,-это Шнеер-Меер, вторая скрипка. За ними из фургона выскакивают два-три молодца удивительно безобразного вида, с одутловатыми щеками, подбитыми глазами и с огромными, как лопаты, зубами, - это ученики. Пока что они работают бесплатно; со временем они станут настоящими музыкантами. И наконец напоследок выкатывается на своих кривых ножках рыжий Мехча с барабаном, который своими размерами значительно превосходит барабанщика. У Мехчи пробивается бородка, рыжая бородка, и только на одной стороне лица, на правой, другая же сторона его лица - левая - гола, как пустыня. Мехча-барабанщик, надо вам знать, женился на тридцатом году жизни, и жена его, как поговаривают, полуженщина-полумужчина.
Ребятишки, разумеется, тоже не остаются в стороне, когда в местечко приезжает Стемпеню со своим оркестром. То и дело какой-нибудь озорник, подкравшись к музыкантам, бухнет кулачком в барабан либо дернет толстую струну контрабаса. Разъяренный Иокл-контрабас тут же дает шалуну подзатыльник.
Между тем оживление на улице растет. Вот и сам жених прибыл и с ним несколько десятков юношей, которые выехали встречать его далеко за местечко, туда, где стоят мельницы. Словом, в местечке Ямполе- радость и ликование.
И не только в Ямполе, но и в Стриче, и во всех других местечках, которые Стемпеню удостаивает своим посещением. То же происходит в Мазеповке, где Стемпеню поселился навсегда... Всюду прославленный музыкант вызывает бурю восторгов.
III
Приготовления Стемпеню
