свое отражение, и, поверите ли, сам испугался. Кожа облупилась, глаза опухли, ладони как пампушки, ноги в крови, лицо заросло до самых бровей.
«Ты ли это, Мотэк из Сошмаков?» – сказал я себе и рассмеялся. В тот же день я плюнул на буйволов и мустангов, на голую степь и червивую воду и двинулся пешком назад в Буэнос-Айрес.
Однако мы, кажется, остановились у станции с порядочным буфетом. Загляните-ка в расписание. Не полагаете ли вы, что нам пора подкрепиться? Кстати, и сил будет больше, чтобы продолжать рассказ.
Закусив как следует, мы выпили пива, вновь закурили сигары – прекрасные, ароматные, настоящие гаванские сигары из Буэнос-Айреса! – и вернулись в вагон на наши места. Мой новый знакомый продолжал свой рассказ:
– Буэнос-Айрес, должен вам сказать, это такой уголок, что с самого сотворения мира… Погодите! В Америке вы бывали? В Нью-Йорке, скажем? Никогда? А в Лондоне? Нет? В Мадриде? Константинополе? Париже? Тоже нет? Ну, тогда я не знаю, с чем сравнить Буэнос-Айрес. Могу лишь одно сказать – это омут, ад. Ад и одновременно рай. Вернее сказать, одному – ад, другому – рай. Тут, если не зевать и уловить подходящий момент, можно целое состояние составить. Золото, поверите ли, на улицах валяется. Вы прямо-таки ходите по золоту. Нагнитесь, протяните руку и берите, сколько душе угодно. Но берегитесь, чтобы вас не растоптали. Главное – не останавливаться, не задумываться, не размышлять: прилично ли это, неприлично? Все прилично. Быть официантом в ресторане – прилично, приказчиком в лавке – прилично, мыть бутылки в погребке – хорошо, возить тележку – прилично, выкрикивать газетные новости – прилично, купать собак – хорошо, ходить за кошками – хорошо, крыс морить – прилично, и обдирать с них шкурки – тоже прилично. Одним словом – все прилично, все я испробовал, но везде, должен вам сказать, я замечал одно: работать на другого – последнее дело. Пусть уж лучше на меня работают. Ничего не поделаешь, сам бог велел, чтобы кто-то варил пиво, а я его пил, чтобы кто-то скручивал сигары, а я их курил, чтобы машинист вел паровоз, кочегар подсыпал уголь, смазчик смазывал колеса, а мы вот с вами сидели бы в вагоне и рассказывали друг другу занимательные истории. Если кому не нравится, пусть перестраивает мир.
Я гляжу на своего соседа и думаю: кто он такой? Новоявленный богач, бывший портной, а ныне хозяин магазина готового платья в Америке, может быть фабрикант, домовладелец или вообще капиталист, живущий на проценты? Нет, пусть сам о себе расскажет: он это сделает лучше.
– Мир, скажу я вам, умно устроен; мир прекрасен, замечателен, и жить в этом мире – одно удовольствие! Только надо, чтоб никто не плевал тебе в горшок. Я метался во все стороны. Пустился, как говорят, во все тяжкие, и ни одна работа не казалась мне тяжелой, ни один заработок – зазорным. Зазорных заработков, если хотите знать, и вообще не бывает. Всякий заработок хорош и пристоен. Только бы честно действовать и не нарушать слова. Я знаю это по себе. Не стану, понимаете ли, хвастать, что я – праведник какой-то, вроде львовского раввина. Но можете мне поверить на слово, что вором я никогда не был, разбойником подавно и мошенником также. Прожить бы нам столь же счастливо этот год, сколь честно я веду дела. Торгую я добросовестно, никого не обманываю, торгую только тем, что имею налицо. Кота в мешке не продаю. Короче говоря, хотите знать, кто я такой? Я всего лишь поставщик товара, или, как у вас это называется, «подрядчик». Я всему свету поставляю товар, тот товарец, понимаете ли, про который все знают, да помалкивают… А почему? Мир уж больно умен, а люди лицемерны. Не любят они, когда черное называют черным, а белое – белым. Наоборот, они предпочитают, чтобы черное называли белым, а белое – черным. Ну, что ты с ними поделаешь?
Гляжу я на этого субъекта из Буэнос-Айреса и думаю: «Господи боже мой, что же это за человек?» Какой такой товарец поставляет этот «подрядчик»? И что за странные такие слова говорит он: «черное – белое, белое – черное»? Прервать его и спросить: «А чем же вы, сударь, торгуете?» – мне не хочется. Пусть лучше рассказывает дальше.
– Итак, на чем мы остановились? На моем предприятии в Буэнос-Айресе. Собственно мое предприятие не в Буэнос-Айресе. Если хотите знать, оно раскинулось по всему миру: оно в Париже, в Лондоне, в Будапеште, в Бостоне, но главная контора, управление его – в Буэнос-Айресе. Жаль, что мы с вами теперь не в Буэнос-Айресе! Я свел бы вас к себе в бюро и показал бы контору со служащими… У меня люди, поверите ли, живут как Ротшильды. Работают восемь часов в день, и ни одной минуты больше. У меня служащий – это человек. А знаете, почему? Потому что и сам я когда-то был служащим, и именно у моих теперешних компаньонов. Нас теперь трое компаньонов. Раньше их было двое, а я у них служил, правой рукой был. Все дело, можно сказать, на мне держалось. Купить товар, продать его, оценить, рассортировать – все я… Такой уж у меня наметанный глаз, поверите ли, стоит мне взглянуть на товар – как сразу определю, какая ему цена и где ему сбыт. Но этого недостаточно. В нашем деле глаз еще не все. Надо еще и нюх иметь, так сказать, верхнее чутье. За версту надо учуять, где что лежит. Надо знать, где дело сделаешь, а где шею себе свернешь, да еще по уши в грязи завязнешь, так что потом вовеки не выберешься! Понимаете ли, слишком много наблюдателей развелось на свете, слишком много глаз обращено в нашу сторону, – а наше дело как раз дурного глаза и боится, ха-ха!.. Один неверный шаг – и готов, в десяти водах не отмоешься. Чуть что – сразу гвалт, шум, трезвон в газетах. А газетам только это и подавай, рады-радешеньки, когда есть о чем трезвонить. Поднесут это на семидесяти тарелочках, раздуют, поднимут на ноги полицию. Хотя полиция всего мира, скажу вам по секрету, – ха-ха! – вот тут, у нас в кармане. Назови я вам сумму, в которую ежегодно влетает нам одна полиция, – вы бы ахнули. У нас, поверите ли, подношение в десять, пятнадцать, даже двадцать тысяч – плевое дело!
Сверкнув брильянтом на перстне, мой спутник пренебрежительно машет рукой, как человек, которому привычно швыряться тысячами. Человек из Буэнос-Айреса приостанавливается посмотреть, какое впечатление произвели на меня его тысячи, и валит дальше:
– А если иной раз необходимо «дать» больше, разве это нас остановит? Тут между нами полное доверие. Я имею в виду нас троих, компаньонов. Какие бы тысячи ни понадобились на полицию, мы друг другу на слово верим. Расходы у нас на доверии основаны. Один от другого не скроет ни на столько. А впрочем, пусть попробует скрыть, не поздоровится, пожалуй! Мы, понимаете ли, хорошо знаем друг друга, хорошо знаем рынок, и все на свете нам известно. У каждого из нас везде свои агенты и соглядатаи. А как бы вы думали? Раз дело идет на совесть, иначе нельзя. Не находите ли вы, что сейчас было бы очень кстати прополоснуть горло? – говорит вдруг мой спутник, берет меня за руку и заглядывает в глаза.
Вполне понятно, что я не возражаю, и мы отправляемся на вокзал «прополаскивать» горло.
Хлопает пробка за пробкой, мой спутник пьет свой лимонад с такой жадностью, что ему начинаешь завидовать. Но меня мучает все та же мысль: каким же все-таки добром торгует этот человек из Буэнос- Айреса? Почему он так швыряется тысячами? Каким это образом полиция всего мира у него «в кармане»? И для чего нужны агенты и шпионы? Не контрабандой ли он занимается? Фальшивыми брильянтами? Может быть, краденым? А может, он просто хвастун, фанфарон, бахвал, из тех, которые возьмут да и наврут вам с три короба. Когда к нам, вояжерам, затешется вот этакий фокусник, трепач, мы его по-своему именуем: «ангросист», то есть человек, у которого все «ангро». А попросту говоря, – лгун, звонарь, сочинитель…
Мы вновь закуриваем по сигаре, садимся на свои места, и человек из Буэнос-Айреса продолжает трещать.
– На чем же мы остановились? Да, на моих компаньонах. То есть на теперешних моих компаньонах. Прежде они были моими хозяевами, а я, как уже говорил вам, состоял у них на службе. Не стану на них клеветать, будто они были плохими хозяевами. Да и как они могли относиться ко мне плохо, если я был им предан, как собака? Хозяйский цент был мне, знаете ли, так же дорог, как свой собственный. А каких врагов я нажил из-за них, прямо-таки смертельных врагов! Бывали времена, поверите ли, когда из-за моей преданности меня даже хотели отравить. Ну да, попросту отравить. Честно скажу, послужил я своим хозяевам верой и правдой, дальше некуда! Правда, я и себя не забывал! Человек никогда не должен забывать себя. Человек должен помнить, что он всего только человек. Сегодня он жив, а завтра?… Ха-ха! Вечно ходить в людях – это не дело. Что я, без рук, без ног, без языка? Тем более я знал, что без меня им и дня не обойтись. Не смогут и не посмеют. Потому что, знаете ли, есть тайны, тайны и тайны. Ну, как водится в деле. И вот, в один прекрасный день, понимаете ли, являюсь я к своим хозяевам и говорю: «Адье, господа!» Они уставились на меня: «Что значит «адье»? – «Адье, – говорю я, – означает будьте здоровы!» – «В чем дело?» – спрашивают они. «До каких пор? – говорю я. – Хватит!» Они переглядываются между собой и спрашивают меня: «Твои капиталы?» – «Сколько бы ни было – мне на первое время хватит, говорю, если же туго придется, то господь бог у нас на небе, а Буэнос-Айрес на земле. Найду!» Они, конечно, правильно
