И он без единого протестующего слова взял две.
Поужинали мы молча и быстро. Я даже внимания особого не обратила на то, что именно ем.
Перед сном я искупалась в притащенной слугами лохани, тщательно расчесалась, натянула единственную ночную сорочку, удобную, но совершено простую, даже без единой вышивки. Когда я ее покупала, как-то не думала о том, что следующим утром возьму да и выйду замуж.
Я перетащила последнюю не затушенную свечу на столик у кровати и, подойдя к двери, нерешительно замерла. А потом подняла руку и отодвинула засов. Ладони были горячие и влажные от пота, но это быстро прошло, всего лишь стоило представить лицо Яноша в момент, когда он поймет, что дверь открыта.
Я знала, что он придет в любом случае, сделает попытку, даже если будет совершенно уверен, что я его не пущу. Янош и раньше-то был довольно упертым, а теперь, став князем, просто забыл, что такое неуверенность и на что она вообще похожа.
Сев на краешек кровати, я уставилась на дверь и подумала, хорошо бы он пришел быстрее, иначе вскоре я начну нервничать, а там, кто знает, могу и вовсе передумать.
И честно говоря… когда он вошел, на его лицо действительно стоило посмотреть. Чистое яркое изумление моментально сплавилось с облегчением и тут же ушло, превращаясь в нечто решительное и такое открытое, что сердце забилось быстрее. Хорошо бы запомнить его таким получше, чтобы потом была возможность припоминать и посмеиваться. Вот только времени запомнить мне не дали.
Одним плавным движением поставив запор на место, Янош пошел вперед и я только и успела, что вскочить на ноги.
Наверное, я слишком долго его ждала.
Наверное, и он слишком долго ждал. Мне показалось, он ко мне просто бросился. Не знаю, что было бы, попытайся я его остановить. Услышал бы он отказ? Но с другой стороны, какая разница, ведь я не собиралась этого делать.
Я много чего слышала о близких отношениях, в бараках не очень-то было принято приглушать голоса, рассказывая о личном. Та же Роксана не шибко стеснялась, пересказывая, как бывает, сносит крышу. Ну и конечно я ни разу не верила, что нечто подобное происходит на самом деле.
И это тоже было неважно, потому что когда его глаза оказались так близко, что смотреть куда-то еще стало просто невозможно, а руки обнимали меня так уверено, будто именно для этого и созданы, я успела подумать, что никогда и никто не смотрел на меня настолько восторженно и откровенно.
А потом просто растворилась в нем. Как-то вдруг нас перестало быть двое и одежда оказалась чем-то совершено лишним, так что ее наличие вызывало почти недоумение. И постоянно казалось, что он еще слишком далеко, гораздо дальше, чем должен быть.
Все время, когда его губы не были заняты, он почти неслышно что-то шептал, я разобрала свое имя и еще много знакомых слов, но толком не вслушивалась, потому что временами этот шепот походил на тихую жалобу. Вполне вероятно это и была она — единственная возможная для него форма пожаловаться на все, что произошло во времена, когда мы были слишком далеко друг от друга.
Когда я упала на кровать, то даже не почувствовала боли, хотя вероятно должна была с такой высоты удариться спиной. Янош оказался сверху и скользя по моему лицу горящими глазами, неуверенно сообщил:
— Ты должна сказать, чтобы сейчас я не спешил. Слышишь? Скажи!
И его губы, словно прозвучавшая только что просьба их никоим образом не касалась, снова скользили, крепко прижимаясь к моей коже.
— Зачем?
— Иначе тебе будет больно.
— Ну и что?
Он опять с усилием оторвался, словно в виде компенсации обнимая меня еще крепче, хотя крепче казалось давно уже некуда.
— Ведь это только раз, слышишь, — пьяно зашептал на ухо. — Всего раз, а потом… потом будет только лучше и лучше. Я обещаю.
Я запустила руки в его волосы, поднимая голову и заглядывая в его глаза. Они сверкали, как самые яркие звезды, переливались бликами света даже в тени одной-единственной горящей свечи. Это лицо над моим казалось странным сплавом камня и беспрерывно движущегося потока пыли. Я заглянула в самую глубину глаз, где плавали мои бесстыдные отражения и увидела там кое-что поразительное.
— Ты не сможешь не спешить, — заявила я и с удивлением услышала свой собственный радостный смех. Не знаю, чему именно я так обрадовалась. — Не сможешь… Но я и не хочу, чтобы ты сдерживался. Ни капли.
Почему-то я очень хорошо помню свою последнюю более-менее связную мысль перед тем, как мне стало не до размышлений.
Я вспомнила лицо Роксаны и ее слегка снисходительный голос. «Это только в первый раз больно, потерпишь и все», — уверено говорила она.
Если бы я могла, я бы рассмеялась и ответила бы этому воспоминанию, что на самом деле все совсем не так. О каком «потерпишь» речь? Мне понравилась каждая минута происходящего, настолько все они были настоящими и какими-то правильными. Мне понравилось все. Даже боль.
А больше всего — нравилось знать, что это только начало.
Заснул Янош в моей комнате, с инстинктом захватчика присвоив себе мою подушку, мое одеяло и собственно, чего скрывать, даже мое тело. Думаю, если бы я попыталась, к примеру, столкнуть его с кровати, то пришлось бы падать вместе с ним, потому что он не отпускал меня даже во сне.
А я вдруг выяснила, что спать в одной постели с мужем совсем не то же самое, что спать с подругами. Ведь не станешь же прижиматься к ее боку, где теплее всего и таять от одного воспоминания о лежавшем рядом теле? И уж рядом с подругами совсем невозможен вариант, когда посреди ночи просыпаешься и с удивлением обнаруживаешь, куда именно способны заползти его руки. Причем, видимо, неосознанно, потому что их хозяин крепко спит.
Проснулась я как обычно, когда заря только-только окрашивала небо розовым. Янош спал все так же крепко, похоже, сказывались последние дни вынужденного бодрствования и вообще усталость, как физическая, так и моральная.
Женщины все же гораздо крепче, с гордостью решила я, выползая из-под его руки и одеваясь. Он что-то недовольно бурчал, пока я умывалась и расчесывалась, но так и не проснулся.
Спустившись в зал, я поняла, что попала ко времени, когда на кухне только-только разжигают печь. И почему-то не вернулась в комнату, а предпочла остаться и ждать, пока мне не приготовят завтрак, сидя за пустым столом и слушая звуки доносящейся из кухни возни и обрывки разговоров. Хотя завтрак мог и подождать… первым делом я попросила заварить мне мурсовки, которую пьют, чтобы не было детей. Довольно сложный сбор, поэтому не самый дешевый, но думаю, теперь легко могу себе позволить нечто подобное.
Только получив большую кружку, я вдруг подумала, что со стороны мое поведение выглядит не ахти. Комнаты мы с моим попутчиком взяли разные, а отвар так или иначе с утра пью. Впрочем, минутку поразмыслив, я поняла, что сейчас мне настолько безразлично, что подумают и скажут в таверне, что большая степень безразличности встречается разве что у трупа.
Как раз решался вопрос, позавтракать ли в одиночестве или все же дождаться Яноша, когда он спустился в зал. При виде меня облегченно улыбнулся.
— Доброе утро, — он сел рядом и потянулся ко мне, чтобы поцеловать, но я резко отпрянула. Вокруг уже были люди и мне совсем не хотелось посвящать их в наши отношения.
Он озадачено приподнял брови, медленно отодвигаясь назад.
Тем временем подошла девушка и приняла заказ. Когда она исчезла на кухне, Янош вдруг нетерпеливо дернул головой, словно отбросил в сторону какую-то неприятную мысль и бодро сказал:
— Ладно. Кстати, ты хорошо выглядишь. Выспалась?
Я молча кивнула, стараясь не смотреть на него слишком пристально. А вот ему не помешало бы немного приглушить этот блеск в глазах.
— Что пьешь?
