Ту же речь Тим выдает своим излишне рьяным информаторам. Пора бы уже формализовать ее — на диск записать, что ли.
Схватив мобильный, Тим сказал, что идет пить кофе. Отойдя от редакции на несколько кварталов, он позвонил Блейку и перешел сразу к делу.
— Чарли сказал, что он не платил налога на при обретение предметов искусства, что открыто дело, что этим занимается также Джастин Катц из «Джорнал». Нам надо что-то предпринять, и почему бы тебе не сказать мне, что именно.
Тиму было слышно, как Блейк скрипит ручкой, записывая за ним все сказанное от руки, — не печатает на компьютере. Должно быть, он не хотел, чтобы Тим знал, что он докладывает обо всем отцу.
— Обмен?
— Нет уж, придумай что-нибудь получше.
— Обман?
— Обманывай, но делай это быстро. Я могу придержать новость день или два. Нам в спину дышит даже редактор деловой хроники. Если новость будет разворачиваться медленно, он может оказаться на первой полосе со своим расследованием, а в этом случае, сам понимаешь, мы потеряем всякий контроль над ситуацией.
У Блейка в запасе должно быть нечто, что отец отдал ему именно на такой случай. И он не заставляет себя просить:
— Марк Рид только что купил на «Сотбис» Пикассо за тридцать миллионов. — Все журналисты колонок культуры и светской хроники пытались узнать, кто же именно приобрел картину — всплывали имена Пола Аллена, Лили Сафры и Стива Уинна.
— Это даст тебе несколько дней, но лучше придумать официальную версию происходящего, — ответил Тим. — Эту новость не похоронить.
Каждый раз, думая об отце, Блейк чувствовал во рту вкус омлета из ресторана Университетского клуба. Он глотнул еле теплого кофе, прихваченного в индийском ресторанчике; от этого напитка создается ощущение, что у тебя прободение желудка. Затем позвонил отцу и попал на его давнюю секретаршу, которая любит поболтать о всякой ерунде и делает это бесконечно долго. Ну почему, почему, чтобы поговорить с отцом, ему раз за разом нужно преодолевать одни и те же барьеры?
— Это срочно, — произнес он, и — слава богу — его немедленно вывели на прямой номер отца.
Отец всегда говорил, что вступления — это для тех, кому нечего делать и нечего сказать.
— Кто знает?
— «Колонка А» и «Джорнал».
Примерно минуту отец молчал. Слышен звук переворачиваемых газетных страниц, отец ругнулся и вздохнул. Внезапно Блейка озарило — он, Блейк, знает выход из положения. Это его игра, и он включает автопилот. Для начала приказал отцу заткнуться и заплатить все необходимые налоги немедленно. Затем дал ему телефон агента, которому, попав в беду, звонят сильные мира сего, за улаживание подобных проблем тот берет минимум тридцать тысяч в месяц.
— Врать не стоит, — продолжал Блейк. — Врать будут все остальные, а когда волна ажиотажа спадет, это случится примерно через две недели, ты окажешься самым хорошим парнем в округе.
Отец молчал.
— А если ты не станешь кобениться и заплатишь все, что обязан, то, когда они начнут копать, не смогут к тебе придраться. Не начни Билл Клинтон врать о романе с Моникой, его, может, и не довели бы до импичмента. Вранье никого никогда не доводило до добра, разве что Марту Стюарт.
— Не надо было мне поддаваться уговорам Линдси и таскаться по галереям в Челси, — с присвистом прошептал отец. Осторожничал, хотя у него огромный угловой кабинет, в котором подслушать разговор невозможно. — Вот что случается, если покупать картины за пределами Пятьдесят седьмой улицы.
— Неважно, как или почему все произошло. Ты теряешь время и силы на то, чтобы это понять. Важна не история инцидента, а его последствия.
— А что случится с фирмой, с советом попечителей музея Гуггенхайма? — спросил отец злым голосом.
Ох, как он огорчен.
— Память людская коротка, и лучше будет, если ты первым им обо всем расскажешь.
Отец помолчал.
— Спасибо, — тихо произнес он. Откашлялся. — Но козлам из «Колонки А» я ничего не скажу. Я знаю, что Тим твой друг, но они обзывают Линдси ужасными прозвищами. Я не могу сотрудничать с подобными типами.
Блейк посмотрел в окно. Улицы, малюсенькие людишки и миниатюрные машинки четырнадцатью этажами ниже кажутся чистенькими, отполированными недельным дождем. Дела пошли на лад.
Добравшись до офиса, Кейт зарылась в передовицы ежедневных газет, желая поскорее добраться до стопки ежемесячных журналов, которые пришли сегодня. Как всегда, в поисках статьи Джастина она просмотрела «Уолл-стрит джорнал». Он читает все ее заметки, так что ответная вежливость обязывает ее читать его статьи. Профессиональная этика по отношению к друзьям. Кроме того, она действительно начинала понимать механику бизнеса, который оказался похожим на мир слухов, только денег на кону больше.
Прочтя заголовок статьи, Кейт ахнула: «Промашка Брэдли на три миллиона».
— Это не папаша ли Блейка из «Манхэттен мэгэзин»? — спросил Гевин, читающий через ее плечо.
Не успела Кейт ответить, как к столу, бряцая браслетами, в облаке «Шанель № 5» подлетела Лейси.
— У тебя есть связи, с помощью которых можно раскрутить эту историю, — сказала она.
Кейт смутилась. Она-то думала, что не имеет права писать о знакомых. Неужели с восшествием на должность ведущего редактора колонки для нее изменились неписанные законы?
— Ну, чего же ты ждешь? — спросила Лейси. — Сроки поджимают!
Гевин, передернув плечами, вернулся на свое место. Кейт начала листать записную книжку, в которой делала пометки о проведенных телефонных разговорах. Ничего дельного. И вдруг она увидела: «Скандал в совете попечителей музея. Налоги на предметы искусства». Она вспомнила, как звонила себе на автоответчик из ванной комнаты Алека в ночь, когда она расколотила стаканы в «Лаше». Начала искать в «Нексисе», и действительно оказалось, что отец Блейка Стивен Брэдли является членом Совета попечителей музея Гуггенхайма. Поиск по веб-сайту музея показал, что Стивен Брэдли больше не является членом совета попечителей, хотя на недавнем приеме он числился среди почетных гостей вместе с Майклом Дугласом, Кэтрин Зета Джонс, Дэном и Донной Эйкройдами. Кейт принялась копаться в архивах новостей музея, старых страницах, на «Гугле» и нашла состав совета полугодовой давности. Да, и Стивен Брэдли, и Марк Рид — оба были его членами. Ее сердце забилось, она не знала — в панике или в радостном возбуждении.
Прежде чем копать глубже, ей нужно позвонить Блейку. Пол говаривал: «Делай все, чтобы добраться сразу до источника».
— Пожалуйста, скажи мне, что хотя бы ты звонишь не для того, чтобы поговорить о моем отце, — первое, что услышала она, когда он взял трубку.
Кейт попыталась сконцентрироваться, еще раз пробежалась глазами по заметкам в блокноте, но разнервничалась так, что забыла, о чем хотела спросить. Она сказала, что хотела предупредить Блейка о том, что работает над статьей о его отце и Марке Риде и об их исключении из членов совета попечителей музея. Слово «предупредить» у Пола звучало как-то убедительнее.
— Ты не можешь писать о чем-нибудь другом? — спросил он.
— Прости, но нет, не могу, — ответила она твердым тоном, хотя никакой уверенности не чувствовала. — Теперь, когда Пола больше нет, мне приходится вертеться как угрю на сковороде.
— Что ж, лучше ты, чем кто-нибудь другой. — И это значит, что ни Тим, ни Робин ее не обойдут! — Следует ясно дать всем понять, что мой отец признал свою ошибку, заплатил три миллиона долларов долга и пожертвовал двести пятьдесят тысяч в муниципальный детский благотворительный фонд «Искусство исцеляет». Марк продолжает утверждать, что он невиновен и, скорее всего, предстанет перед судом.
