источником бытия сущего и моим самосознанием. Что, наконец, невозможно полностью включать смерть в очевидность чувств, в то время как природа сознания и его несостоятельность перед лицом осмысления не-бытия, осмысления полного отсутствия моего самосознания порождают предположение о продолжении некоего продолжения сознания, сосредоточенном в каком-то таинственном locus'e, за пределами всего, вне пространства-времени, в некоем ином мире, который — если только я хочу — безуспешно! — выстроить стройную картину мироздания — мне приходится воображать подобием регулятора хода хронометра, который бесконечно усовершенствовали часовщики XVIII века.
И это и есть та наибольшая часть пути, которую я в состоянии пройти в одиночку, по-прежнему пребывая в ошибочном мнении, что я — один.
Извлек ли я эти мнимые уверенности из естественного откровения — или из такого естественного откровения, которое оказалось искаженным и неверно выраженным? Единственная воистину достоверная достоверность состоит в том, что за пределами видимого, возникающего бытия как-то представлено некое Сущее — и что где-то существует некий смысл. Что совершенно невозможно, чтобы не было никакого смысла.
Я не говорю о превосходстве максималистской или минималистской точек зрения. Мне хватает этой последней. Мне кажется, что честный анализ сознания чувств, природы, проводимый посредством разума, и совокупность доступной информации приводят нас к априорному приятию того, что не будет нелепым допустить иной, ничему не противоречащий способ познания, выступающий как продолжение и как путь к дальнейшему.
* * *
В природе в зародыше содержится ответ на охватывающую нас экзистенциальную тревогу. Законно направить поиски по иному пути; ожидание дальнейшего не лишено смысла.
Иудео-христианская вера не взывает к какому-то шестому чувству; по своей природе, априорно, она не является мистикой. Мистике в христианстве отводится определенное место; при этом проявляются осторожность, умеренность, ибо выдвигаются кое-какие возражения. Христиане не занимают никакой априорной позиции относительно чувств и возможности иного познания. Несовпадение в оценках касаются, в частности, масштабов сферы чувственного и внечувственного восприятия. Располагай вы каким-то шестым чувством, я бы только порадовался за вас; но ничего из того, что мне нужно вам сказать, не взывает ни к какому необычному способу познания. Слово Господне, воспринятое и услышанное нами, не идет непроторенными путями.
* * *
Оно приходит к нам через культурную память. Откровение — не доктрина, даже если в ходе истории оно вдохновило некую доктрину. Оно — это Слово в потоке слов, отличающееся только своей насыщенностью, исключительным богатством своего смысла, вследствие чего мы способны, услышав его, узнать его среди всех человеческих слов. Оно — это история в истории, взятой вообще, жизнь среди всех прочих жизней. Это слово среди слов, история в сердце истории, не подвластной случаю. Оно нашло себе место в древнейшем историческом сердце человечества.
Если процесс формирования человека берет свое начало в восточной Африке, в Кении, примерно десять миллионов лет назад, то вся до-история, вся предыстория развиваются в направлении Плодовитого Полумесяца[159], лежащего на стыке, в точке соприкосновения Африки, Азии и Европы. Обилие находимых там ископаемых останков человека, обилие археологических находок, первые усовершенствованные каменные орудия, первые могилы, первые зерна злаковых культур — и, даже если отвлечься от всего этого, первые этапы земледельческо-пастушеского общества, первые курганы, отразившие беспрецедентный до этого факт скопления вокруг одной какой-то точки двух-трех тысяч человек, первые сосредоточения нескольких тысяч и даже нескольких десятков, а позже и сотен тысяч человек, находившихся во взаимном общении, первые памятники письменности, благодаря которым более надежно сохраняется всё возрастающая часть памяти о прошлом, — всё это, о чьих этапах и проявлениях я писал в другом месте[LXXXIII], обнаруживается между Месопотамией, дельтой Нила и Средиземным морем. Этот полумесяц, огибающий пустыню, чья протяженность и более или менее полная бесплодность претерпели немало изменений, эти полмиллиона квадратных километров образуют колыбель человечества в собственном смысле этого слова.
Основными являются три этапа. Именно на этом пространстве выявлена примерно половина древнейших могил, созданных как таковые. Что касается земледельческо-пастушеского этапа, то есть человечества, описанного в начале книги Бытия и характеризующегося тесным взаимным общением, то Галлию этот регион опередил на две тысячи лет, а Китай — на четыре тысячи. Письменность же опередила здесь на две тысячи лет ее появление где бы то ни было еще. Именно тут мы оказываемся в собственном смысле этого слова в материнском чреве человечества. Это было известно людям античности, не вызывая сомнений ни у греков времен Геродота, ни у жителей Индии при Александре Македонском.
Достижения исторического знания подтвердили эту древнейшую догадку массой доказательств, отметающих какие бы то ни было возражения.
Если просто-напросто допустить, что в сердцевине человеческой культуры и содержится какой-то важнейший завет, что какой-то важнейший и простейший завет мог быть ниспослан нам из какой-то нездешности, возможно — из Нездешности абсолютной, существования которой мы не отвергаем, — то было бы вполне естественно, что этот завет может быть обретен в данном переплетении, на этом перепутье.
Именно тут развертывается самая долгая история, та, чья важность — всемирная в наибольшей степени.
* * *
Нулевая точка Откровения появляется между Месопотамией и Средиземным морем четыре тысячи лет назад. Там начинается история, которая называется Откровением. Нулевая точка Откровения находится в главе 12-ой книги Бытия. Это — первое слово, с которым Бог обращается к Аврааму.
В христианской Библии — под этим надлежит разуметь те древнейшие предания, которые в ходе истории были запечатлены в отдельных книгах, единодушно признававшихся древнееврейскими, а затем и христианскими общинами как носители такой истории и таких слов, смысл которых, при условии их признания, выступал как Слово Божие, составляя это слово, — в христианской Библии содержится три слоя. Вначале — пять первых книг, Закон,
Слово, возвещавшее о пришествии Мессии; для христиан же вся Библия есть Слово Божие, потому что Христос — живое Слово Божие — провозгласил, что Он-то и есть возвещенный Мессия и что слово Богов, обращенное к евреям, и есть Слово Бога, обращенное к Людям.
История Авраама рассказана в первой из пяти книг
Разумеется, и первые одиннадцать глав наделены историческим смыслом, но он отходит на задний план перед смыслом аллегорическим. История Авраама — особая история: здесь просто-напросто берет свое начало история Спасения.
Смысл событий, случившихся до Авраама, составляет, согласно священному преданию, часть того, что Господь явил Моисею, что совершалось по меньшей мере пятью веками позже, чем история Авраама. Скажем, что в пору его обустройства в стране Ханаанской начал уточняться смысл каких-то древнейших преданий, сохранявшихся в культурной памяти народа Израилева. Моисей, чей исторический характер не вызывает у нас никаких сомнений, разъяснил эти предания. Моисей и весь этот народ оказались носителями завета, превосходившего их разумение… завета, выступающего как важнейшая составная часть Откровения.
Вместе с Авраамом мы берем историю в точке ее абсолютного начала: «И рек Господь Аврааму…»
«Йternel»: это слово появилось во французском языке в 1537 году. Выполненный протестантами перевод Библии на французский язык стал в конце концов авторитетным. Именно его использует Расин[160]. Так, уже начиная с Ветхого Завета, стало передаваться неизреченное, непроизносимое имя YHWH. Набожные евреи читают YHWH — и произносят на почтительный
