тамады за столом в своем белом фартуке шеф-повара. Он говорил довольно громко, суетился с бутылкой вина, тут же весело смеялся любой шутке гостей, но ни разу не посмотрел на столик, за которым сидела его жена рядом с Мартином.
Уже было близко к полуночи, некоторые из гостей разъехались по домам, и тут, наконец, Мартину представилась возможность поговорить с Баумэном наедине. Тот стоял у стола, придвинутого к стене дома, который служил им чем-то вроде бара, и наливал себе в стакан бренди. Он снял свой примелькавшийся фартук и, наливая бренди, внимательно глядел вниз, на струю, — лицо у него было бледным, оно вдруг показалось Мартину каким-то отстраненным, уставшим, как будто в эту минуту он забыл о вечеринке, о своей роли хозяина, об отъезжающих гостях. Мартин подошел к нему, намереваясь воспользоваться паузой, которую ожидал вот уже полчаса.
— Мистер Баумэн, — сказал он.
Секунду или две, казалось, Баумэн его не слышал. Потом, почти незаметно встряхнувшись, поднял голову, и на его губах вновь появилась воздушная, дружеская улыбка, которая не сходила с его лица весь вечер.
— Гарри, мальчик, — воскликнул Баумэн. — Гарри!
— Да, Гарри, — повторил за него Мартин.
— Но у вас пустой стакан, — сказал Баумэн, протягивая руку за бутылкой.
— Нет, благодарю вас, — сказал Мартин. — Мне достаточно.
— Вы правы, — сказал Баумэн, — выпивка лишает вас сна по ночам.
— Знаете, — сказал Мартин, — я думал над вашей проблемой.
— Гм… какой такой проблемой? — Баумэн скосил на него глаза.
— Ну, ваш теннисный корт, — торопливо начал Мартин. — Я имею в виду, что он расположен на возвышенности, и когда начинает дуть сильный ветер, ну, как сегодня утром, например…
— Ах, да, — спохватился Баумэн. — Какая досада, не правда ли? Думаю, что мы выбрали для площадки не то место, слишком открытое для северных ветров, но главный строитель настоял на своем. Не знаю, право, там что-то с дренажем, — небрежно махнув рукой, он поцеживал бренди из стакана.
— Знаете, — продолжал Мартин, — я могу показать вам, как нужно все устроить.
— На самом деле? Отлично! Вы очень любезны, — проговорил Баумэн заплетающимся языком. — Приходите как-нибудь ко мне и мы…
— Видите ли, — сказал Мартин, — я завтра утром уезжаю и…
— Ах, да, конечно, — Баумэн затряс головой, словно ужасно недовольный своим провалом в памяти, — Франция! Ярко освещенный город. Я совсем забыл. Какой вы счастливчик. В вашем возрасте…
— Знаете, — продолжал осуществлять свой замысел Мартин, — если мы сейчас сходим туда вдвоем, это займет немного времени, всего пару минут…
Баумэн с озадаченным видом поставил стакан на стол и, заморгав, уставился в лицо Мартина.
— Да, конечно, — сказал он. — Как любезно с вашей стороны.
Они пошли через сад, между столами, к теннисному корту. Его забор, переплетение остроконечных железных жердей с проволокой, маячил на фоне звездного неба в нескольких сотнях ярдов.
— Мартин, — позвала его Линда. — Куда это вы оба направились? Пора домой.
— Мы вернемся через минуту, — крикнул ей Мартин.
Они с Баумэном взбирались по покатому склону, и в густой влажной от ночной росы траве не было слышно их шагов.
— Хочу надеяться, что вам не было скучно на вечеринке, — сказал Баумэн. — Кажется, у нас было мало молодежи. Молодых людей всегда недостает…
— Я ничуть не скучал, — ответил Мартин. — Вечеринка была просто замечательной.
— На самом деле? — пожал плечами Баумэн. — Нужно же что-то уметь делать, — загадочно сказал он.
Они подошли к теннисному корту, и серп луны освещал ее разметку. Ветра не было, и на площадке было очень тихо. Сюда за сотню ярдов от дома доносились звуки заканчивающейся вечеринки со свечами. Их было немного, но они их отчетливо слышали.
— У одного моего приятеля возникла точно такая проблема, — сказал Мартин, не спуская пристального взгляда с Баумэна. — На теннисном корте, построенном на окраине Санта-Барбары, он высадил живую ограду с северной подветренной стороны. Через пару лет изгородь достигла высоты восьми футов, и теперь можно было на площадке делать все, кроме свечей, то есть играть нормально, даже если поднимался ураганный ветер. Ее нужно высаживать в двух футах от забора, чтобы она с ним не срасталась и чтобы в ней не пропадали мячи. Как раз вот на этом месте, — указал рукой Мартин.
— Да, да. Отличная идея, — сказал Баумэн. — Я поговорю об этом со своим садовником на этой же неделе.
Он стал теребить «молнию» на брюках.
— Не присоединитесь? — спросил он. — Думаю, что мочеиспускание — это одно из самых острых удовольствий. Добавим же еще немного росы при лунном свете в этот излишне механизированный век.
Мартин терпеливо ждал, когда Баумэн снова застегнет «молнию». Жикнув ее язычком, он, довольный, сказал:
— Ну вот и все! — словно ребенок, совершивший какой-то достойный похвалы поступок. — Ну а теперь, думаю, пора возвращаться к гостям.
Мартин положил свою руку на локоть Баумэна.
— Баумэн, — строго сказал он.
— Ну! — Баумэн остановился, в голосе его слышались нотки удивления.
— Что вы делали под окном дома моей сестры в пятницу ночью?
Баумэн чуть отстранился от него и, повернувшись к нему, посмотрел прямо в лицо Мартина.
— Что такое? — Он засмеялся. — Ах, это шутка, не правда ли? Ваша сестра не говорила мне, что вы большой шутник. По правде говоря, у меня сложилось впечатление, что вы серьезный, но слишком молодой человек. Это ее несколько беспокоит, призналась однажды она мне, теперь я это ясно помню…
— Что вы делали под окном? — повторил свой вопрос Мартин.
— Боюсь, мальчик, вам лучше поехать домой, — предложил Баумэн.
— Обо мне не беспокойтесь, — парировал Мартин. — Я поеду домой. Но я расскажу сестре с Уиллардом, что за окном в ту ночь стояли вы, вызову полицию и им тоже все расскажу.
— Мальчик, вы уже начинаете мне надоедать, — тихо сказал Баумэн, улыбаясь на светящийся серп луны. — Вы всем надоедаете и, прежде всего, самому себе. Никто вам не поверит, чтоб вы знали.
— Моя сестра мне поверит. Поверит и Уиллард. — Мартин зашагал к саду, освещенному зажженными в фонарях свечами. — Ну а потом увидим. — Он услыхал за спиной шаги Баумэна. Тот его нагонял.
— Подождите, минутку, — сказал он.
Мартин остановился, и теперь снова они пристально глядели в лицо друг друга.
Баумэн фыркнул. Раздался сухой звук.
— Вот почему вы, мой мальчик, решили остаться здесь еще на одну ночь.
— Да, поэтому.
— Я так и думал, — кивнул Баумэн.
Он растирал лицо тыльной стороной ладони и от его щетины до Мартина доносились скрипящие звуки.
— Ну, предположим, это был я. Чего вы хотите?
— Я хочу знать, что вы там делали, — твердо сказал Мартин.
— Какая вам разница? — возразил Баумэн. Теперь он был похож на упрямого, безрассудного ребенка, и голос у него повышался, становился плаксивым, хныкающим. — Что-нибудь украдено? Что-то разбито? Скажем так, — я наносил визит.
— С лестницей? — спросил Мартин. — Ничего себе визит, черт бы вас побрал!
— Нельзя разбрасывать повсюду лестницы, это должны знать все, — устало сказал Баумэн. — Почему вы не оставите меня в покое? Почему не катитесь в свою Францию, пристаете ко мне? Оставьте меня в покое!
