— Разве тебе не хотелось бы иметь несколько таких?
— Да-а… — Пол не отрывал от них глаз. — Улететь бы куда-нибудь… Заплати за багаж — и лети себе на здоровье. На край земли.
— А вон маленькие футлярчики для книг… Ящичек для книжек во время путешествий.
— Вот он-то как раз мне и нужен, — сказал Пол, — для моих путешествий каждое утро по Пятой авеню на автобусе.
Миновали собор Святого Патрика — громадное серое сооружение; над шпилем его уже плыла луна.
— Как ты думаешь, Бог гуляет по Пятой авеню? — задал неожиданный вопрос Пол.
— Конечно, гуляет. Почему бы и нет?
— Здесь — владыки земли, — говорил Пол. — Во всем мире люди трудятся, как рабы, чтобы заполнить до краев богатствами эти несколько кварталов. И вот мы любуемся всем этим: «Да, очень мило!», «А этот флакон уберите — запах не тот!» Я чувствую себя очень важной персоной, когда гуляю по Пятой авеню.
Остановились у витрины морской компании «Гамбург — Америкэн лайн». Маленькие куколки в национальных костюмах безостановочно танцевали вокруг шеста; другие куколки точно в таких же костюмах смотрели на их танец; все куколки очаровательно улыбались. «Праздник сбора урожая в Букебурге, Германия», — сообщалось на небольшой картонке.
Из-за угла вышел частный полицейский; встал и стоял, не спуская с них глаз. Перешли к другой витрине.
«Наше предложение пассажирам — приятное путешествие без всяких забот!» — прочитал Пол на буклете. — «„Хапаг-Ллойд“ объявляет о двадцатипроцентной скидке для ученых, получивших годичный отпуск для научной работы, — больших знатоков путешествий, этого тонкого искусства».
— Как мне всегда хотелось увидеть Германию! — вздохнула Дора. — Я знакома с многими немцами — такие милые люди!
— Скоро я там буду, — сообщил Пол, косясь на частного полицейского.
— Ты собираешься посетить эту страну?
— Угу. Причем за счет правительства. В прекрасного покроя военной форме цвета хаки. Увижу наконец пленительную Европу, колыбель культуры. Только с высоты летящего бомбардировщика. Слева от нас — «Сторк-клаб», колыбель культуры для Восточной Пятьдесят третьей улицы. Ты только посмотри на этих красоток! Грудь у них что надо. Видишь, как природа копирует искусство? Нью-Йорк — чудесный город.
Дора молчала; они шли по улице дальше, и она все крепче прижималась к нему. Повернули за угол, дальше путь лежал вниз, по Мэдисон-авеню. Остановились перед витриной магазина граммофонов и радиоприемников.
— Вот что мне нужно! — Пол ткнул пальцем в один. — Фирма «Кейпхарт»; можно проигрывать две симфонии зараз. Лежишь себе на спине и слушаешь Брамса, Бетховена, Прокофьева… Такой и должна быть жизнь. Лежи себе на спине и слушай великую музыку на играющем автомате.
Дора смотрела на граммофон: корпус красного дерева, какие-то дверцы, сложная механическая начинка…
— Как ты думаешь, на самом деле будет война? — вдруг спросила она.
— Конечно, будет. Сейчас разогревают питчеров, изучают противника: смотрят, сколько у них бетсменов, левшей, правшей — выбирают лучших стартующих питчеров.
Направление их шагов не изменилось — к нижней части города.
— Но это там, в Европе… — возразила Дора. — Думаешь, мы тоже вмешаемся в эту кутерьму?
— Непременно! Нужно читать газеты! — Он мельком взглянул на витрину, мимо которой они проходили. — Ты посмотри на эти столики! Неофициальные ланчи на террасе. Стеклянные, с металлической основой — чтобы есть на природе. Как приятно — на террасе, вон с тех красивых, разноцветных тарелок, что-нибудь вкусное, с зеленым салатом. С террасы открывается величественный вид на высокие горы и озеро, доносятся чарующие звуки играющего граммофона…
— Да, неплохо, ничего не скажешь, — тихо отозвалась Дора.
— Я приспособил бы лишний динамик, — объяснял Пол, — вынес бы прямо на террасу — и ешь и слушай музыку. Мне так нравится слушать Моцарта за обедом. — И, рассмеявшись, он потащил ее к витрине книжного магазина.
— Мне всегда так грустно, Пол, когда я смотрю на витрину книжного магазина: столько книг, а я их никогда не прочитаю — у меня просто не будет на это свободного времени.
Пол ее поцеловал.
— О чем ты подумала, когда впервые меня увидела?
— А ты?
— Я — что эта девушка должна стать моей.
Дора засмеялась, плотнее прижимаясь к нему.
— Ну а ты? — допытывался Пол.
— А я — что этот парень должен стать моим, — засмеялась она.
— Что скажешь? — спросил Пол. — Разве не замечательный этот город — Нью-Йорк? Откуда, говоришь, ты родом?
— Из Сиэтла. Сиэтл, штат Вашингтон.
— Ну вот, а теперь мы с тобой на Мэдисон-авеню… Держимся за руки, делаем покупки на будущее…
— Но даже если начнется война, — помолчав, вымолвила Дора, — зачем нам вмешиваться? Почему Соединенные Штаты должны принимать в ней участие?
— Ну, в последней войне принимали, так? Втянутся и в эту.
— Тогда, в тот раз, тех парней, что погибли на войне, обманули, нагло надули.
— Ты права, — согласился Пол. — Они погибли из-за шестипроцентного интереса от ценных бумаг, из-за нефтяных разработок, дележа сфер влияния… Иметь бы мне вот собственную сферу влияния…
— И, несмотря на это, ты собираешься поступить на военную службу?
— Да. В первый же день объявления войны. Сразу пойду на вербовочный пункт и скажу: «Вот я перед вами, Пол Триплетт, мне двадцать шесть лет, крепкий, хоть гвозди забивай, у меня отличное здоровье, хорошее зрение, зубы в порядке, плоскостопия нет, — дайте мне винтовку. Посадите меня на самолет, отправьте на фронт, там я покажу, кто я такой».
— Считаешь, на этот раз они тебя не надуют? — спросила Дора. — А ты не думаешь, что и на этот раз тебя заставят воевать за ценные бумаги, за нефтяные месторождения?
— Угу.
— И даже в таком случае запишешься в армию?
— В первый же день объявления войны.
Дора высвободила свою руку.
— Неужели тебе нравится сама идея убивать людей?
— Не-ет, я ненавижу такую иде-ею, — медленно, растягивая слова, ответил Пол. — Не хочу никому причинять зла. Мне кажется, сама идея войны смехотворна. Мне хотелось бы жить в таком мире, где каждый имел бы возможность сидеть на террасе за стеклянным столиком, есть что-нибудь вкусное с цветных тарелок, а на граммофоне автоматически переворачивается пластинка — симфония Моцарта; его дивная музыка звучит через динамик, вынесенный на террасу… Только вот Гитлер не проявляет никакого интереса к этому миру, ему больше по душе другой мир. А я не могу мучиться и жить в его мире, который ему нравится, неважно, какого он образца — немецкого или нашего, отечественного.
— Но ведь тебе не удастся убить Гитлера! — убеждала Дора. — Тебе придется убивать точно таких парней, как ты сам.
— Совершенно верно.
— И тебе это нравится?
— Да нет… я вообще-то и не думал об убийстве Гитлера. Я хочу расстрелять идею, которую он распространяет среди множества народов, покончить с ней. А тех молодых парней, которых убью, стану