ему приходится рыться в памяти, чтобы взять с собой трофей, соответствующий конкретной дате.
— Нет, благодарю. — Он наблюдал, как Барбанте достает сигарету, прикуривает от золотой зажигалки, конечно же, с дарственной надписью. — Когда ты разговаривал с Джейн? — Он попытался изгнать из голоса все эмоции.
— Вчера вечером. — Барбанте убрал зажигалку. — По телефону.
«Интересно, почему он это сказал? — подумал Арчер. — Я должен ему поверить? Он насмехается надо мной?»
— Я предложил ей привести того милого юношу… — Барбанте наморщил лоб. — Как же его зовут? Ага, Брюс. Помнится, в молодости я бы все отдал, лишь бы меня пригласили на такую вечеринку. Акгрисы, литераторы… — В его голосе слышалась откровенная насмешка. — Молоденькие девушки. Разведенки в туалетах от Диора, получающие щедрые алименты. Будет что вспомнить в физической лаборатории.
— Дом, почему бы тебе не оставить Джейн в покое?
— Что? — изумленно спросил Барбанте, но в глазах его по-прежнему поблескивали насмешливые искорки.
— Ей только восемнадцать лет.
— Некоторым моим лучшим друзьям только восемнадцать лет.
— Она совсем ребенок.
— Почему бы нам не использовать эту фразу в сценарии, амиго? — Игривое настроение покинуло Барбанте, он холодно посмотрел на Арчера, веки с густыми черными ресницами прикрыли зрачки. — Очень даже подойдет для реплики отца, тем более что сегодняшнему сценарию недостает свежих мыслей. Все папаши думают, что их дочери совсем еще дети. Однажды я встречался с сорокалетней женщиной, отец которой требовал, чтобы в половине двенадцатого она была дома и лежала в постели. А женщина эта была нимфоманкой. К тому времени как наши пути пересеклись, она оприходовала всю Гильдию драматургов и весь Нью-Йоркский филармонический оркестр.
— Я думаю, ты поступил бы по-дружески, оставив Джейн в покое, Дом, — гнул свое Арчер, чувствуя собственную неправоту, жалея, что затеял этот разговор, и надеясь, что Джейн никогда о нем не узнает.
— Я начинаю тревожиться за тебя, Клем. Последнюю неделю или около того ты ведешь себя совсем не по-клемовски. Я нахожу, что ты падаешь в моих глазах, и мне это чертовски не нравится. Ты вдруг стал превращаться в одного из знакомых мне маленьких испуганных людишек… И я удивлен и разочарован. Я сейчас не шучу. И потом… чего ты задергался? Вы с Китти будете в этот вечер у меня, и я сказал Джейн, чтобы на вечеринку ее привел Брюс. И какие, по-твоему, я замышляю козни?
— Ладно. — Арчер поднялся. — Забудем об этом. — Из пультовой он вышел в пустую студию.
Звукорежиссер мял целлофан, имитируя звук, который раздается при колке льда или в тот самый момент, когда по ходу дневного спектакля дама снимает обертку с коробки конфет. Эррес устроился за роялем и двумя пальцами, нажимая только на белые клавиши, наигрывал мелодию песенки Дороти из «Волшебника из страны Оз».
— Привет, — поздоровался Вик, когда Арчер подошел ближе. — Я видел, как ты беседовал с нашим литературным талантом, Барбанте. Ты по достоинству оценил сегодняшний бриллиант остроумия и поэтичности?
— Этот сценарий не из лучших, не так ли? — Арчер устало облокотился о рояль.
— Его бы разлить по флаконам и продавать в качестве средства от бессонницы. — Эррес включил в работу третий палец. — Через два месяца производители фенобарбитала пойдут по миру.
— Я вел себя как заботливый отец. Барбанте выводит Джейн в свет, и я заявил протест. Никогда не чувствовал себя так глупо. — Эррес выпятил губы, сосредоточился на движениях левой руки. — Барбанте не только грешен сам, он толкает на грех других. Мне бы хотелось, чтобы Джейн было тридцать пять, — вздохнул Арчер.
— Ждать осталось недолго. Ты и не заметишь. Я бы на твоем месте не волновался, Клемент. Джейн — девушка благоразумная.
— Надеюсь на это. — Снова вздох. — Беда в том, что Барбанте оскорбился, когда я попросил его оставить мою дочь в покое, и я не могу убедить себя в том, что он не прав.
Эррес хохотнул.
— Дилемма современного человека. Он видит все стороны любой проблемы. — Вик перестал играть. Какое-то время он вглядывался в клавиши. Его светлые, чуть растрепавшиеся волосы ярким пятном выделялись на фоне красного дерева.
— Что ты сегодня делаешь? — спросил Арчер. — После передачи?
— Иду домой и сплю двенадцать часов. Я еще не виделся с Нэнси и детьми. Неделя выдалась тяжелая, а в самолете рядом со мной сидела старушка, которая постоянно портила воздух. Устал.
Арчер кивнул:
— Как насчет завтра? Мне надо с тобой поговорить.
— Завтра у меня еще одна передача. Репетиции начинаются в десять утра, а режиссер там этот маньяк Льюис. Когда мы закончим, я уже не смогу ни говорить, ни слушать. — Эррес с любопытством взглянул на Арчера. — Мы можем перенести наш разговор?
— Разве что на день-другой.
— Что у вас тут происходит? Все ведут себя как-то странно. Ни у кого нет радости в глазах.
— Об этом и пойдет речь.
— Как насчет субботы? Почему бы тебе не заглянуть ко мне, скажем, в час дня? Я угощу тебя выпивкой и приглашу на ленч.
Арчер согласился:
— Хорошо, в субботу. В час дня.
Вик нажал на пару клавиш.
— Ты какой-то подавленный, приятель. Что произошло?
— Расскажу в субботу.
Открылась дверь, в студию вошел Леви, дирижер. Он кивнул Вику и повернулся к Арчеру:
— Клем, могу я перекинуться с тобой парой слов?
— Валяй. — Вик снова принялся мучить рояль. — Мне надо практиковаться. До моего дебюта в «Карнеги-холл»[41] осталось чуть больше двенадцати лет.
Арчер последовал за Леви, высоким мужчиной с нервным красивым лицом. С Леви Арчер работал буквально со своей первой программы на радио, и они всегда отлично ладили. Впрочем, по-другому и быть не могло. Леви отличали здравый смысл и полное отсутствие тщеславия, поэтому он сразу понимал, чего от него хотят и что надо поправить.
— Послушай, Клем, — обратился к Арчеру Леви, понизив голос, когда они устроились в углу студии, — мне бы хотелось знать, что происходит с Покорны.
Арчер вздохнул. Еще один человек, которому он должен все объяснить.
— Программе его услуги не требуются. Пока.
Леви покачал головой.
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, но лучше Покорны тебе никого не найти. Он, конечно, несносный тип, и сейчас мы в контрах, я даже запретил ему обращаться ко мне, но нельзя не признать, что неделю за неделей он предлагает нам прекрасную музыку.
Арчер кисло улыбнулся. Об отношениях Покорны и дирижера ходили легенды. Каждый год три или четыре недели Покорны приходилось общаться с ним через посредников. Никто, кроме Покорны, не воспринимал ситуацию всерьез, и всякий раз за разрывом следовало бурное примирение, когда Покорны бросался на шею Леви и кричал: «Я прощаю тебя, сын мой! Я прощаю тебе все, что ты мне сделал!»
— Я знаю. На прошлой неделе ему не понравилась партия трубы.
— Почему его вывели из программы, Клем?
Арчер замялся. Обычно на вопросы дирижера он отвечал правдиво, никогда не юлил. И сейчас правда могла бы многое упростить.
— Сказать не могу. Во всяком случае, сегодня. Извини.
На лице Леви отразилось недоумение. Арчер понял, что дирижер обижен.
