дозвониться все утро.
— А нас не было. В последний момент побежали покупать все, что необходимо к отъезду. Нас не было весь день. Завтра улетаем, из аэропорта Кеннеди. — Лесли сделала паузу, и Стрэнд услышал, как она глубоко вздохнула. — В том случае, конечно, если я не нужна тебе там, в школе.
— Нет, дорогая, — сказал он. — Ты вернешься, когда здесь все утрясется.
— Что, настолько плохо?
— Ну, не то чтобы… Но сложно.
— А Ромеро там? В доме, я имею в виду?
— Он в тюрьме.
— Это хорошо. Пускай посидит немного, это пойдет ему на пользу. Не хочу показаться мстительной, но мне бы вовсе не хотелось, чтобы он болтался по дому в таком состоянии.
— Судья назначил сумму залога. Десять тысяч долларов.
— Так много? Ужас!..
— Да, если у тебя нет таких денег. Я обо всем подробно напишу. Где ты остановишься в Париже?
— В «Плаза Атене». Галерея уже заказала нам номера. Линда решила, что мы должны путешествовать стильно. — Она засмеялась, смех звучал немного нервно. Затем снова перешла на серьезный тон. — С Хейзеном ты говорил?
— Никак не получается его застать.
— Думаешь, он согласится выложить такие деньги?
— Вполне возможно. Наверняка посчитает, что часть ответственности лежит на нем.
— Надеюсь, ты не чувствуешь ответственным себя?..
— Я ничего не чувствую, — ответил Стрэнд. — Кстати, который теперь час? Заснул как мертвый, сразу после полудня. Ночь выдалась просто жуткая. Возможно, так и проспал бы до следующего утра, если бы ты не позвонила.
— Начало седьмого. Прости, что разбудила. Послушай, милый, ты совершенно уверен, что не хочешь, чтобы я сейчас же взяла такси и вернулась?
— Уверен, — ответил Стрэнд. — Сомневаюсь, чтобы на протяжении ближайших нескольких недель из меня получился бы веселый компаньон. Так что оставайся в Европе, сколько сочтешь нужным.
— Я бы хотела как-то помочь…
— Мне достаточно уже одного сознания того, что ты в стороне от всего этого. Отдыхаешь и развлекаешься.
— Боюсь, что, если будешь продолжать в том же духе, я не выдержу и просто разревусь, — сказала Лесли. — Ты самый добрый в мире человек, Аллен. И все норовят этим воспользоваться. В том числе и я. В основном я…
— Не говори глупостей, — поспешил вставить Стрэнд. — Как там Линда поживает?
— В хлопотах и волнениях. Вся так и дрожит от возбуждения. Ну, ты знаешь, какой она становится, когда речь заходит о Франции. Я даже стала подозревать, что у нее там любовник.
— Передай ей привет. И постарайся как можно лучше провести время.
— Что ты хочешь, чтобы я привезла тебе из Парижа?
— Себя.
Лесли засмеялась. Такой знакомый, низкий и теплый смех, он доносился до него за сотни миль.
— Я так и знала, что ты это скажешь. Поэтому и спросила. Je t'embrasse.[39] Видишь, работаю над своим французским.
— Я люблю тебя. Пожалуйста, не забывай, на каком бы это ни звучало языке.
— Не забуду, — шепнула в ответ Лесли. — Доброй ночи.
— Доброй ночи, моя дорогая, — сказал Стрэнд и повесил трубку, немного успокоенный тем, что хотя бы с Лесли все хорошо. Затем включил свет, снова подошел к телефону и долго и задумчиво смотрел на него. Может, позвонить Хейзену прямо сейчас? Он даже снял трубку, но затем опустил ее. Он слишком устал, чтобы отвечать на вопросы, которые непременно будет задавать Хейзен. Стрэнд понимал, что ему следует пойти в общую комнату, посмотреть, не собрались ли там мальчики, и ответить на их вопросы. Но потом решил, что с этим можно подождать до утра. Если сегодня он снова увидит Хитца, то ударит его, он это чувствовал.
Стрэнд услышал, как прозвенел колокольчик, сзывающий на обед, и только тут вспомнил, что весь день ничего не ел.
Пошел на кухню и заглянул в холодильник. Ничего, кроме яиц, бекона и полпакета молока. Но ему хватит, сойдет и это. Обедать в столовой, среди мальчиков, — нет, это выше его сил, пусть даже он ляжет спать голодным. И выходить в город тоже не хотелось. Ведь там его могут узнать — те люди, что были сегодня в зале суда.
Стрэнд начал поджаривать бекон, но тут снова зазвонил телефон. Он снял сковородку с огня и поспешил в гостиную.
— Аллен? — Это был Хейзен.
— Да, Рассел. Как поживаете?
— Только что вернулся из Вашингтона. И мне сказали, что вы утром звонили.
— Вы стоите, Рассел?
— Да, в данный момент стою. А почему вы спрашиваете?
— Потому что это долгая и очень запутанная история, и я советовал бы вам присесть.
— А что случилось? — Теперь голос Хейзена звучал встревоженно. — С Лесли все в порядке?
— Да, все замечательно. Она у Линды. Все-таки решилась в конце концов поехать с ней в Париж, — сказал Стрэнд. — Нет, речь идет о Ромеро. Вы уже сидите?
— Да, сижу.
— Мы с Лесли как раз вернулись из Нью-Йорка, машина остановилась возле дома, и тут из дверей выбежали двое мальчиков, — начал рассказывать Стрэнд. — Один преследовал другого. Преследующим был Ромеро. И в руках он держал нож…
— Вот идиот! — воскликнул Хейзен. — Да ведь его за это вышибут из школы.
— А мальчиком, которого он преследовал, был юный Хитц…
— Господи… — пробормотал Хейзен. — А я уж было надеялся, что не услышу этого имени до конца своей жизни.
— Услышите, Рассел. К сожалению, придется…
— Его старик подкинул Судебному департаменту несколько довольно мерзких деталей и подробностей, поэтому мне пришлось ехать в Вашингтон. Однако расскажите мне все, до конца. Во всех подробностях.
Когда Стрэнд сообщил, что из шкатулки в комнате Ромеро было похищено триста семьдесят пять долларов, Хейзен взорвался:
— Где, черт побери, он раздобыл триста семьдесят пять долларов?!
— Хитц утверждает, что вечерами в комнате Ромеро собирались ребята и играли в азартные игры.
— А вы об этом ничего не знали? — с удивлением спросил Хейзен.
— Нет.
— Что за порядки в этой хваленой школе!
— Полагаю, самые обычные. Как и везде.
— Продолжайте, — ледяным тоном произнес Хейзен. И вскоре снова перебил его, когда Стрэнд сказал, что, по словам Ромеро, есть основания полагать, будто именно Хитц украл у него деньги. — Какие такие основания? — спросил он.
— Ромеро не говорит. Сказал только, что это конфиденциальная информация.
— Конфиденциальная! — фыркнул Хейзен. — Уверяю, если б я оказался там, ни о какой конфиденциальности не могло бы быть и речи! Он бы у меня и пяти минут не продержался. Но у вас есть по крайней мере хоть какие-то догадки?
Стрэнду вспомнился слезливый, умоляющий голос миссис Шиллер.
— Никаких, — ответил он. О письмах он решил вообще не упоминать. И если даже Хейзен решит
