ничегошеньки не заметил!
– Попытайся быть честным, – пробормотал Бартан. – В отношениях круга к кругу ничего не изменилось, и большинство твоих…
Кассилл покачал седеющей головой:
– Никаких оправданий, старина! Мне рассказал об этом скромный рабочий с кардапи некого пивоваренного завода – обыкновенный бочар! – который еле-еле пробился через все эти проклятые барьеры, несмотря на мои отчаянные протесты, понаставленные бюрократами вокруг моего кабинета. Разумеется, я перетащил его с прежнего места к себе в штат, где он…
– Послушай, отец, – встрял Толлер, чье любопытство с каждой минутой все больше разгоралось. – Чего это тебя так взволновали всякие круги, окружности, колеса и прочие округлые фигуры? Что такого загадочного и необычного может скрываться в обычном круге?
– Как и любая другая геометрическая фигура, круг всегда обладал определенными свойствами, но теперь эти свойства внезапно изменились, – серьезно сказал Кассилл. – До сих пор, как тебе прекрасно известно, длина окружности равнялась ровно трем ее диаметрам, А теперь – если хочешь, можешь даже проверить, – отношение длины окружности к диаметру немного больше, чем один к трем.
– Но… – Толлер попытался усвоить эту мысль, но ум его не справился с задачей. – И что это значит?
– Это значит, что мы очень далеко забрались от дома, – объяснил Драмме и скривил губы, намекая на то, что изрек великую мудрость.
– Да, но как это отразится на нашей жизни? Снимая колпачок с телескопа, Кассилл презрительно фыркнул:
– Сразу видно – человеку никогда не приходилось зарабатывать себе на хлеб коммерцией или производством! Нам придется проектировать новые конструкции, перенастраивать заново многие машины, а это обойдется государству в кругленькую сумму. Приплюсуй сюда канцелярские и бухгалтерские расходы, расходы на…
– Канцелярия-то тут при чем?
– А ты сам подумай, Толлер. У нас на руках двенадцать пальцев, поэтому дюжина лежит в основе нашей системы счета. Это да плюс то, что длина окружности раньше равнялась ровно трем ее диаметрам, существенно упрощало многие выкладки. Однако вскоре все изменится, нас поджидает множество трудностей – я уж не говорю о том, что даже обыкновенным бочарам придется учиться делать более длинные обручи для бочек. Возьмем, к примеру…
– Ты лучше скажи мне, – быстро перебил его Толлер, забеспокоившись, что отец сейчас завязнет в одном из обычных для него отступлений и разговор затянется надолго, – каково новое соотношение? По крайней мере это мне следует знать.
Кассилл многозначительно посмотрел на Бартана:
– По этому поводу пока существует множество разногласий. Я был слишком занят – все эти печальные события во дворце и так далее, – чтобы лично провести измерения. Кое-кто из моего штата заявляет, что новое соотношение – один к трем и одной седьмой. Но это, разумеется, ерунда…
– Почему ерунда? – разгорячился Бартан.
– Потому что, мой старый друг, в мире чисел должна присутствовать естественная гармония. А число три и одна седьмая ни с чем не ассоциируется. Ничуть не сомневаюсь, когда будут завершены все расчеты, выяснится, что новое соотношения равняется, ну, предположим…
Толлер мигом потерял интерес к обсуждению. Дискуссия обещала вылиться в очередное долгое препирательство – отец и Бартан Драмме частенько спорили друг с другом и получали от этого огромное удовольствие. Он еще раз вспомнил о Джерин и пожалел, что ее нет рядом. Она уехала навестить свою семью в деревне Диварл и должна была вернуться только завтра. Утомившись стоять у балюстрады, Толлер подковылял к кушетке, опустился на нее и положил рядом костыли. Теперь, когда начался процесс заживления, нога стала неповоротливой и на каждое неловкое движение отзывалась мучительной болью. Толлеру пришлось учиться уживаться с такой ногой, постоянно изобретать всякие способы, как обмануть ее и не вызвать новых приступов. Это ужасно изматывало Толлера, и потому он с радостью воспользовался возможностью прилечь и передохнуть.
– Сынок, может, тебе пора отправляться в спальню и лечь в постель? – подойдя к кушетке, мягко спросил Кассилл Маракайн. – Эта рана куда более серьезна, чем ты думаешь.
– Нет, пока нет, я хочу еще немного побыть с тобой, – улыбнулся отцу Толлер. – Знаешь, я тут вспомнил, что, когда был еще маленьким мальчиком, мы чуть ли не каждый день обменивались подобными фразами. Или ты и на этот раз не посчитаешься с моими желаниями и все равно отправишь меня в кровать?
– Ты уже вырос для такого обращения. Кроме того, я занят и не хочу, чтобы меня отвлекали постоянными просьбами принести стакан воды.
– И медовой соломки, – крикнул с дальнего конца балкона Бартан. – Медовую соломку не забудь.
– Медовая соломка! – приподнялся на локте Толлер. – Это то, что я так…
– Именно, хотя это может показаться весьма странным пристрастием для человека, которого уже начали называть Убийцей богов, – кивнул Кассилл. – А, ты же, наверное, ничего не знаешь? Можно только догадываться, какие еще слухи распространяет твой друг Стинамирт, но мне передали, что уже каждая таверна в городе бурлит и обсуждает то, как ты слетал на расположенную за кромкой небес землю и прикончил там тысячу богов… или демонов… или и тех, и других, чтобы спасти Верхний Мир от гибели в пасти громадного хрустального дракона.
Кассилл на секунду замолчал, и лицо его омрачилось.
– Теперь, все тщательно взвесив, – снова заговорил он, – я понял, что даже самый заурядный пахарь, накачавшийся элем, может объяснить происшедшее ничуть не хуже – а вероятно, даже и лучше меня. Толлер, все те вещи, которые тебе объясняли посредством разума и без помощи речи… Ты уверен, что абсолютно не помнишь – совсем-совсем ничего – о том, что подразумевалось под термином «пространство- время»? Мне бы очень хотелось узнать, почему эти два слова, абсолютно не связанные логически, ни с того ни с сего используются вместе.
– Я ничем не могу помочь тебе, – вздохнул Толлер. – Когда Дививвидив говорил внутри моей головы, мне казалось, что я понимаю каждое его слово, но на самом деле все развеялось как дым. Я практически ничего не помню. Тянусь за понятием, а натыкаюсь на пустоту. Причем не на настоящую пустоту – а знаешь, как бы на эхо, будто какие-то массивные двери только что навеки захлопнулись передо мной, а я слишком медлил и в итоге опоздал. Прости, отец, – я бы и рад помочь…
– Да ничего – мы и сами, собственными силами, когда-нибудь справимся с этой задачей. – Кассилл сходил за толстым одеялом и накинул его на Толлера. – Ночи здесь холодные.
Толлер кивнул и устроился поудобнее, наслаждаясь отцовской заботой и отсутствием груза ответственности на собственных плечах. Нога чуть заметно ныла, а врачи предупредили его, что дело может закончиться хромотой, но это тем более давало ему право по-детски понежиться в уютном тепле, спрятаться, как ребенку, под одеяло, которое – получше всяких доспехов – защитит от всех напастей внешнего мира.
Пригревшись и уже проваливаясь в дрему, Толлер попытался определить свое положение в незнакомой вселенной. Столько всего потеряно. Королева умирает, не в силах понять и смириться с тем, что планеты, где она родилась – и куда она так страстно стремилась вернуться, – больше не существует. Ее мечта о едином народе, населяющем оба мира, разбилась в один миг. Это была хорошая мечта, мечта, которой Толлер только симпатизировал, но теперь уже не будет длинных верениц небесных судов, загруженных всевозможными товарами и книгами, курсирующих на невидимой привязи между Миром и Верхним Миром. Вместо этого будет… а что, собственно, будет?
Страшная усталость охватила его, он даже не подозревал, что настолько измотан; сейчас у него просто не было сил бороться с хитрыми, то и дело ускользающими загадками будущего. Толлер задремал, а очнувшись, взглянул на небо и обнаружил, что оно совсем потемнело и многочисленные точечки звезд светят куда ярче, чем он думал. Балкон также погрузился в темноту; отец и Бартан Драмме возились с телескопами и, периодически отвлекаясь от окуляров, делали какие-то заметки и обменивались друг с другом результатами наблюдений.
