Хепворта был попросту дрянным с самого начала, и время не сделало его лучше. Дополняли облик ученого мятая рубашка и совершенно стоптанные сандалии.
— У меня в комнате найдется немного джина, — улыбнулся Никлин и поднялся. — Лед и лимон?
— Все, что положено, мой мальчик, — благодарно пропыхтел Хепворт.
Сопровождаемый неодобрительным взглядом Монтейна, Никлин отправился в свою комнату приготовить напиток. Джим не очень-то любил спиртное, джин он купил вместо пива из соображения, что его легче будет нести из города. Но чтобы разозлить Монтейна, он решил смешать изрядную порцию коктейля и себе. Никлин вернулся как раз в тот момент, когда Монтейн расспрашивал посетителя, почему тот покинул свой институт.
— Не по своей воле, — просто ответил Хепворт. — Меня выкинули. — И словно могли возникнуть какие-то сомнения относительно значения его слов, добавил. — Вышвырнули. Пинком под зад.
Испытывая теперь самые теплые чувства к этому человеку, Никлин подмигнул ему, передавая запотевший стакан. Хепворт жадно схватил его, но вместо того, чтобы залпом осушить, поднес стакан к мясистому носу и втянул в себя аромат напитка.
— Нельзя ли узнать, почему Университет счел возможным отказаться от ваших услуг? — вежливо поинтересовался Монтейн.
Высокопарный слог и некоторая холодность тона свидетельствовали о том, что Хепворт произвел на проповедника далеко не самое благоприятное впечатление.
— У меня вышел спор — кое-кто мог бы назвать эту дискуссию кулачным боем — с начальством. — Хепворт радостно улыбнулся, глядя в стакан, словно вспомнил что-то очень приятное. — Они давно хотели указать мне на дверь, и вот наконец я предоставил им такую возможность.
— В чем же суть вашего спора?
— Я нашел доказательство того, что Орбитсвиль перепрыгнул в иную Вселенную, но профессор Фэйер не согласился со мной.
— Иная Вселенная? — Монтейн заметно напрягся. — Но что же здесь нового? Ведь с самого начала говорили, что шарик переместился.
— Да, говорили, но никто и не предполагал, что столь далеко. — Хепворт с наслаждением отхлебнул из стакана. — Речь идет вовсе не о каком-нибудь причудливом переходе в отдаленную часть нашего обычного континуума. Я говорю о прыжке в совершенно иной мир — во Вселенную, состоящую из антивещества, во Вселенную с обратным ходом времени, в Антивселенную.
— Но… — Монтейн растерянно взглянул на Никлина.
— Отличная идея, — откликнулся Джим, припоминая свою собственную теорию, изложенную как-то Зинди Уайт, — но как быть с космическими кораблями, которые уже начали курсировать между порталами? Почему их, в таком случае, не разносят захватываемые ионы?
Хепворт качнул головой.
— Я вижу, эта мысль вам тоже приходила в голову. Но в этом случае корабли вообще бы не смогли действовать. Если бы звездолеты состояли из обычной адронной материи, которую взяли и засунули в мир антивещества, то захватывающее поле кораблей стало бы отталкивать античастицы. Я же утверждаю, что наш дорогой Орбитсвиль и все находящееся на нем, включая здесь присутствующих, во время Большого Скачка перевернулись. Вдобавок нас отбросило назад на сорок миллиардов лет, но этот вопрос мы пока оставим в стороне. Суть моего утверждения — мы теперь состоим из антиматерии. Наши корабли состоят из антиматерии. Все вокруг состоит из антиматерии.
— Но ведь в этом случае, — Никлин постарался скрыть свое замешательство, — не существует способа проверить вашу гипотезу.
— До прошлой недели и я так думал, — Хепворт сделал еще один добрый глоток. — В последние три года я разрабатывал особо чувствительный датчик для применения в жидком кислороде. Он должен был содержать встроенный источник электронов. Я решил использовать для этого радиоактивный кобальт. Кобальт-60 отлично годился для моих целей, поскольку его ядра излучают с одного полюса больше электронов, чем с другого. Обычно из-за хаотичного расположения ядер этого нельзя обнаружить, но если вещество охладить и поместить в мощное магнитное поле, то все ядра выстроятся параллельно друг другу. И тогда этот кусок металла станет излучать в одну сторону больше электронов, чем в другую.
Хепворт замолчал и обвел своих слушателей блестящими глазами.
— Вам это ничего не напоминает? Из школьного курса физики?
Никлин, стремясь блеснуть познаниями и тем самым уличить Монтейна в невежественности, порылся в своей памяти.
— Это не тот ли знаменитый эксперимент с кобальтом-60, что провели на Земле… лет триста или четыреста назад.
— Именно! — торжествующе воскликнул Хепворт. — Тот самый эксперимент, который доказал асимметричность Вселенной. Может быть, вы теперь поймете, что я почувствовал, когда на прошлой неделе вытащил свой датчик из шкафа, где он томился в безделье долгие месяцы, и обнаружил, что слабенький поток электронов направлен в противоположную сторону?!
Никлин почувствовал, как голова его пошла кругом. Мозг словно замер, отказываясь принять услышанное.
— Но, может быть, это ошибка? Вдруг вы попросту неправильно собрали свою установку?
— Вот именно это и начал мне твердить профессор Фэйер. — Хепворт улыбнулся. — И твердил до тех пор, пока я его слегка не ударил.
Монтейн что-то неодобрительно пробурчал.
— Я все-таки не понимаю, — сказал Джим, — ведь если все во Вселенной перевернулось, в том числе и ход времени, то все процессы и связи внутри нее не изменятся. Вы не сможете ничего обнаружить. Если ваш электронный пучок барабанил в дверь лаборатории до Большого Скачка, то же самое он будет делать и после.
Хепворт улыбнулся еще шире.
— Вы забыли, что четность в слабых ядерных взаимодействиях не сохраняется.
— Разве?
— Разумеется. У вас есть степень в области ядерной физики?
— У меня есть лишь немалая степень дискомфорта, — откликнулся Джим, — от сидения на этих дурацких ступенях.
— Понятно.
Никлин смотрел на широкое лицо Хепворта, и его одолевало неприятное чувство, что он упустил что-то существенное. Тут он заметил на носу Хепворта прыщ. Мысли его смешались. Прыщ располагался там, где нос переходил в щеку, и был довольно приличных размеров. «Как он может разгуливать с такой штукой на лице, — удивился Никлин, как обычно отвлекшись на совершенно посторонние мысли. — Почему, о Господи, он не удалит его?»
— Вас что-то еще беспокоит, Джим? — поинтересовался Хепворт.
— Я никак не пойму, что произошло со временем. — Никлин отвел взгляд от лица Хепворта.
Он решил воздержаться от замечания по поводу болячки физика. Остановила его вовсе не щепетильность — она больше не была свойственна Джиму, особенно после того, как за какие-нибудь десять секунд он разнес в клочья трех человек. Он попросту не хотел отталкивать того, кто вполне мог оказаться интересным собеседником. Среди членов общины редко попадались люди, с которыми можно было бы поговорить. И даже те немногие, кто стоил внимания, не желали общаться с Никлином.
— Время — это одна из самых великих непредсказуемостей, — величественно отчеканил Хепворт с видом провинциального актера, потерявшего всякую надежду получить работу.
Он осушил свой стакан. Его взгляд тут же прилепился к стакану Джима. Никлин свой напиток даже не пригубил и сейчас с готовностью протянул его Хепворту.
— Непредсказуемость, — задумчиво повторил Джим, — да, это очень точное слово. Но откуда вы взяли свои сорок миллиардов лет?
— Уверяю вас, отнюдь не с потолка. — Хепворт, решив подготовить свое горло к пространному монологу, проглотил половину содержимого стакана Никлина. — Теория Ричарда Готта предполагает, что в результате Большого Взрыва образовались две Вселенные. В одной мы и обитали раньше, она движется во
