голову и притянула к себе. Но он вывернулся и снова занялся ее ногами.
Энн больше не думала о гробах. У нее внутри будто бы сверкнула молния. Майкл тут же нагнулся и поцеловал ее клитор. Его язык словно опалил ее плоть огнем, и она закричала, испытав оргазм во второй раз.
Он лизал ее живот, ее груди, брал соски меж зубов, погружал язык в пупок. Внезапно распрямился и поцеловал в губы. Язык переполнил ей рот, как банан промежность. И Энн ощутила вкус шоколада, вкус банана и вкус себя самой.
— Назови мое имя, — прошептал он ей прямо в рот. Энн сглотнула и выдавила:
— Майкл.
Он шире раздвинул ее бедра.
— А теперь кричи! — И стал попеременно то лизать клитор, то откусывать все уменьшавшийся в размерах фрукт, пока он не вышел весь из влагалища. Тогда он принялся слизывать с ее губ шоколад, но ей требовалось гораздо большее.
Внезапно он встал на колени меж ее ног и, не переставая лизать и покусывать, расстегнул брюки. Член торчал из гнездовья волос, его венчала красная корона, которая ярче слов свидетельствовала о его возбуждении.
— О чем ты думаешь, Энн? — Голос Майкла дрожал.
— О тебе, — ответила она с такой же дрожью в голосе.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал?
— Вошел в меня. Скорее!
— Скажи по-французски.
— Нет! — Энн и в лучшие времена не была прилежной ученицей. — Я не помню слов.
— Я тебе подскажу. Говори: «Jai euvie de toi». Я тебя хочу.
Энн посмотрела в его великолепные фиалковые глаза. Он должен бы знать, что она не настолько слаба во французском.
— Jai envie de toi, — повторила она.
По его смуглой коже тек, смешиваясь с шоколадом, пот.
— Jai besoin de toi — ты мне нужен.
Слезы жгли ей глаза.
— Jai besoin de toi.
— Je votidrais fake 1amour avec toi.
— Что это значит?
— Я хочу заниматься с тобой любовью.
Вся неприглядность, с которой описывал их отношения граф, разом рассеялась, но вернулся здравый смысл старой девы.
— Как же моя диафрагма?
— Доверься мне.
Один раз она ему доверилась. И что из этого вышло?
— Je voudrais faire lamour avec toi.
Майкл ввел пальцы ей во влагалище, очень глубоко. И от этого внезапного проникновения она замерла. Он вставил ей диафрагму, а затем вошел сам. И был намного больше, чем банан. Больше, чем пальцы. И проник гораздо глубже. Энн радостно приняла его вес, вкус пота и шоколада и переполняющий ее поток его наслаждения.
— Он любил твою мать.
Майкл замер.
— Он убил мою мать.
— Иногда я мечтала, чтобы мать умерла и я могла бы уснуть, хотя бы на одну ночь.
— Но ты же ее не убивала?
— Нет, даже когда она сама об этом попросила.
Энн ждала, что возвратится знакомое чувство вины, но оно не приходило.
Майкл долго держал ее в объятиях, и Энн слышала, как утихает его сердцебиение. Наконец он пошевелился.
— Пойду налью для нас ванну.
В душе у Энн шевельнулся страх.
— А что ты собираешься делать потом?
— Убить дядю.
Глава 20
Ворота стояли открытыми. И никакого признака, что где-то рядом находился привратник. Проходимцы редко медлят, когда в дело вмешивается полиция. Посаженные на цепь собаки неистово лаяли, словно понимали, что принесет с собой наступающий рассвет.
От быстрого бега конь под Майклом задохнулся и судорожно раздувал крутые бока, изо рта вырывались клубы белого пара. Он мотал головой, не желая входить в ворота.
Майкл тоже хотел бы повернуться и во весь опор нестись к Энн. Но вместо этого только пришпорил коня.
Графская усадьба выделялась темным силуэтом на фоне бледного рассвета. Окна мерцали, словно волшебные глаза. Майкл мрачно улыбнулся. Нет, его не застать врасплох. И никаких признаков: там полиция или уже отбыла.
Майкл не сомневался, что суперинтендант брезгливо отмахнется от правды. И слава Богу, он это сделает ради своих детей, внуков и будущих правнуков.
Что еще ему оставалось? Да, некто держал взаперти женщину, а еще раньше заставлял мальчика спать в гробу. Но ни то, ни другое преступление не представляло угрозы для общества. Магистрат никогда не осмелится осудить семидесятилетнего старика, чье состояние и имущество составляли основу благополучия Девоншира.
Он соскочил с лошади, которую позаимствовал в конюшне у Энн, и привязал поводья к набиравшему бутоны кусту. А когда поднимался по каменным ступеням, сознание смутно отмечало неровность плиты под сапогом, боль в паху и однообразное позвякивание его шпор. Парадная дверь оказалась открытой — ее больше не сторожил долговязый человек, который выдавал себя за дворецкого.
По спине побежали тревожные мурашки. Ни привратника, ни собак, ни дворецкого, ни слуг. Однако кто- то его все-таки поджидал. Майкл чувствовал его присутствие и словно бы видел пустые гробы на чердаке.
На стенах в золоченых рамах висели картины. Все сюжеты суровые, даже грозные. Вдоль широкой лестницы из красного дерева стояли папоротники в горшках. Они скрывали не убийцу, а того, кто его поджидал.
Майкл подумал об Энн, которая спала в своей старомодной кровати. Но спала ли она на самом деле? Женщина не проронила ни звука, когда он освободился из ее объятий и выпутался из прядей влажных от пота волос. Она плакала, когда он рассказывал ей о своем детстве. На губах остался привкус шоколада, но вкус Энн казался гораздо слаще.
Пришло запоздалое понимание: он не хотел умирать, а хотел остаться с этой женщиной. Хотел показать ей все, чему научился сам. Но холодное предчувствие подсказывало: мужчины редко обладают тем, чего желают. Револьвер оттягивал карман сюртука. Каблуки, как бы насмехаясь над ним, гулко отстукивали в высоком вестибюле: смерть, желание; смерть, желание…
Мускулы напряглись, когда он миновал открытую дверцу лифта и по бесконечному коридору направился к дверям кабинета. Путеводной нитью служила вереница электрических бра. Кто-то явно за ним наблюдал. Майкл почувствовал на себе взгляд и словно вернулся в прошлое.
Оказывается, по коридору шел не один, а три человека: мальчик, которому вскоре предстояло умереть, мужчина, ублажавший старую деву, и человек, который наблюдал за Майклом Стердж-Борном. Мальчик помнил все страхи, будто он жил не двадцать семь лет назад, а существовал сейчас. Ублажавшего женщину мужчину занимало, когда в дом провели электричество. До или после того, как граф похитил Диану? Может быть, старик боялся пожара от газового рожка? Боялся изжариться в аду? Неужели дядя в самом деле
