— Это точно.
Рамиэль поморщился. Уж он постарается, чтобы в течение месяца электричество было проведено по всему дому.
Жестом он указал ей на винтовую лестницу. В самом низу Элизабет, не дожидаясь его, открыла дверь и оказалась в небольшой пещере — это и была турецкая баня.
Теперь она принадлежала ей. Все, чем он обладал, теперь принадлежало ей. Теперь уж он больше ее не отпустит.
— Здесь, пожалуй, прохладнее, чем у твоей матери.
Рамиэль подвел ее к фарфоровой ванне.
— Моя мать немного ленива. Она любит просто расслабляться в бассейне, а я предпочитаю в нем плавать. Поэтому в бассейне я поддерживаю теплую воду, но не такую горячую, как в обычной бане. А здесь я моюсь. — Он опустил руку и вставил пробку в отверстие на дне ванны, а затем открыл золотой кран с двумя ручками. Горячая и холодная вода хлынула из желоба в форме головы дельфина.
Он выпрямился и развязал шелковый пояс, поддерживавший халат.
Элизабет пристально смотрела на бурлящую воду, с шумом заполнявшую ванну. Ее щеки порозовели. Рамиэль пошевелил плечами, халат скользнул по телу и мягко упал к его ногам. Краска на ее щеках стала гораздо ярче.
— Я никогда этого не делала прежде.
Вокруг них поднимались клубы пара.
— Ты же плавала в бассейне у моей матери.
— Да, но там я раздевалась за ширмой.
— Здесь у меня нет ширмы.
— Может, ты повернешься ко мне спиной?
— Нет, — возразил Рамиэль.
Он не позволит ей благовоспитанно прикрыться ширмой или ложной скромностью. Он жаждал получить все до конца — все, что она после стольких сомнений и переживаний отдавала ему.
Элизабет напряженно рассматривала целую коллекцию щеток, мыла, косметики на украшенной мозаичной керамикой полке над ванной.
— Я родила двух детей.
— Ты говорила об этом.
— Мое тело уже не то, что было раньше.
— Элизабет, я хочу женщину, какой ты стала теперь, а не девушку, какой ты была когда-то. И если ты хочешь доставить мне удовольствие, то разденься здесь прямо передо мной.
— Если тебе не понравится то, что ты увидишь, ты должен прямо сказать мне об этом. Я не хочу навязываться.
Стараясь не смотреть на то место на его теле, которое в полной мере демонстрировало, как может выглядеть мужской член в боевой готовности, Элизабет поискала, куда бы повесить бархатный лиф. Рамиэль спокойно отобрал его и зашвырнул к камину. Тишину нарушал только шум льющейся воды, наполнявшей ванну.
Она склонилась и расстегнула юбку, бесшумно упавшую к ее ногам. Затем развязала набитый конским волосом турнюр, который тут же последовал за юбкой.
— Посмотри на меня, — попросил Рамиэль.
Медленно, очень медленно она повернулась к нему. В напряжении Рамиэль ожидал ее суждения.
Она посмотрела на него восхищенным взглядом.
— У тебя он длиннее, чем искусственный фаллос.
— Да.
— И толще.
— Да, — выдавил он с трудом. А его член, казалось, уже достигший возможного предела, стал еще больше.
— У него пурпурная головка, похожая на сливу, только большего размера. Ты уверен, что я смогу вместить его целиком?
Рамиэль невольно расслабился, переводя дыхание.
— В твоем теле есть особое место, прямо за шейкой матки. Оно позволяет члену глубоко проникать в тело женщины. В противном случае она не смогла бы вместить его полностью. Я могу показать тебе это место.
В ее взгляде не было ни отвращения, ни страха, а только женское любопытство и страстное желание поскорее испытать радость плотского единения.
— Как это?
— Снимай оставшуюся одежду.
В воображении он уже устраивался промеж белых зовущих бедер, точеные лодыжки уже смыкались вокруг его талии, помогая ему войти в нее полностью, до последнего дюйма.
— Поставь правую ногу на край ванны, — приказал он охрипшим голосом. — Сейчас я покажу тебе то самое потаенное место в твоем теле.
Ее грудь вздымалась в такт ее учащенному дыханию.
— А разве нет более пристойной позы?
В ее реакции настолько отразилась вся сущность Элизабет, что он едва не рассмеялся.
— Элизабет…
— Рамиэль… я чувствую себя неловко.
— Ты же оказала, что хочешь доставить мне наслаждение, — возразил он прямо.
— Да, я хотела и сейчас хочу.
— Тогда прикажи мне коснуться тебя, дорогая. Подними ногу и открой свое тело, чтобы я мог проникнуть в тебя.
Она постояла, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце, затем осторожно поставила ногу в вечерней туфельке на высоком каблуке на бортик наполненной до краев ванны.
Острое желание охватило его, на конце члена выступила капелька жидкости.
— Пожалуйста, коснись меня, Рамиэль. — Ее голос дрожал от нервного напряжения. От желания, вспыхнувшего с особой силой во время столь необычной игры между мужчиной и женщиной. — Коснись моего тела и покажи мне, как ты сможешь войти в меня целиком.
С бьющимся сердцем он подходил все ближе и ближе, пока не почувствовал жар ее тела. Левой рукой он обвил ее правое бедро, а пальцами правой провел по ее темно-рыжему кустику, погладил пухлые губки, скользкие от выступившей влаги.
Она схватила его за плечи. В ее глазах отражалась страсть. Он пригладил пальцами влажную поросль на ее лобке, легко подвигал пальцем взад и вперед, пока ее губки не раздвинулись и не сомкнули вокруг свои лепестки, словно оранжерейный цветок.
— А Эдвард трогал тебя так? — спросил он тихим, прерывающимся голосом. Рамиэль ненавидел себя за этот вопрос, но не смог сдержаться. Если бы Петре и ее отец не попытались убить ее, она все еще была бы со своим мужем.
Желание потускнело в ее глазах. Элизабет протиснула руки между их телами, собираясь оттолкнуть его. Она затихла, ощутив опасную перемену в его настроении.
— Эдвард не трогал меня… никогда. Он забирался в мою постель, быстро засовывал в меня свой предмет, все тут же заканчивалось, и он уходил. Но даже этого Эдвард не делал двенадцать с половиной лет. Единственное, чего он хотел, так это чтобы я забеременела. Никто никогда не касался меня, Рамиэль. Никто, кроме тебя.
Рамиэль закрыл глаза, его палец тем временем все кружил и кружил вокруг горячей влажной расщелины, приучая ее к мужскому прикосновению, готовя к моменту, когда нечто гораздо более массивное войдет в нее.
— Но ведь ты готова была принять его в прошлую субботу. Ты использовала то, чему я научил тебя, то, что возбуждает меня, чтобы соблазнить другого мужчину.
— Нет. — Элизабет запустила пальцы в густые пшеничные волосы на его груди. — Нет, я не могла этого
