братьев Смит появились яркие, экзотические знаки почтовой оплаты. Охваченный приступом филателистической лихорадки, Воган купил их столько, на сколько хватило денег, и стал прикидывать, нельзя ли достать ещё, продав что-нибудь из собственной коллекции. Подходящий покупатель был на примете: достаточно известный местный коллекционер, сосед Вернона — Нейл Р. Маккинон. И здесь Воган вспомнил о своей находке, плохая сохранность которой его очень беспокоила. «Не может быть, чтобы в семейной переписке не нашлось другого экземпляра, получше», — опрометчиво подумал мальчик и отправился к Маккинону.
Взрослый коллекционер никогда не видел такой марки и тоже был смущён её изрядно подпорченной внешностью. Разумеется, надо бы выручить юного коллегу по увлечению, но тот должен понимать, что он, Нейл Р. Маккинон, совершая подобную покупку, сильно рискует, и только присущее ему, Нейлу Р. Маккинону, чувство благородства заставляет его… В общем, шесть шиллингов, и ни пенса больше, — всё, что удалось получить Вогану за будущую «суперзвезду». Вышеозначенная сумма незамедлительно перекочевала в кассу братьев Смит.
Через несколько лет коллекцию Маккинона приобрёл ливерпульский торговец марками Томас Ридпат. Он первый смекнул, что одноцентовый гвианский бумажный кораблик — вещь уникальная. И нашёл для неё уникального покупателя — уже знакомого нам Феррари. Тот заплатил Ридпату за «кораблик» 150 фунтов стерлингов — на 30 фунтов больше, чем выручил Маккинон за всю свою коллекцию. Марка Британской Гвианы взлетела на гребень моды, филателисты переворошили груды старых писем — их настойчивости позавидовал бы самый дотошный детектив. Но второго одноцентового «кораблика» разыскать не удалось. «Может, и тот, что есть, не настоящий», — предположили разочарованные скептики. Но опровергнуть их рассуждения помогли рукописные инициалы Э. Д. У. Они встречались и на других гвианских марках и, как выяснилось, принадлежали почтовому клерку Э. Д. Уайту. Подлинность же подписи сомнений не вызывала.
Марка прославилась и при распродаже коллекции Феррари стала гвоздём проходившего 6 апреля 1922 года аукциона.
Вокруг «Британской Гвианы» развернулась ожесточённая борьба, завершившаяся битвой трех королей — английского Георга V, эльзасского табачного короля Мориса Бурруса и американского короля плюша Артура Хинда. Двое из них предпочитали действовать через посредников. Первым сдался представитель британской короны. (Правда, ходил слух, будто на аукцион заглянул сам Георг V и по цвету марки решил, что она фальшивая. Но может, и этот слух был оружием в схватке конкурентов?) За ним отступил эльзасец. Артур Хинд выложил, включая налог, тридцать тысяч долларов. Будучи из породы эксцентричных миллионеров, он, что называется, не отходя от кассы, сделал широкий жест — предложил марку в подарок побеждённому им Георгу V. Король королевский подарок не принял, и «Британская Гвиана» очутилась в США.
Иногда доводится читать, что она пересекла океан, сопровождаемая вооружёнными до зубов сыщиками, а потом поселилась в бронированном сейфе под круглосуточной охраной. Поначалу, возможно, это было просто легендой, число которых с годами увеличивалось. Во всяком случае, Артур Хинд охотно демонстрировал своё приобретение на филателистических выставках в Америке и Европе. И марка отправлялась в дорогу не в сопровождении сыщиков, а одна-одинёшенька, заказным письмом. В результате, когда Хинд умер, она словно в воду канула. Длительные и тщательные поиски ни к чему не привели. Наследники и филателисты строили всевозможные гипотезы, уже теряли надежду на успех. Но не миссис Хинд, которая тем временем доказывала в суде, что, согласно завещанию, «Британская Гвиана» не может быть продана вместе с остальной коллекцией покойного мужа.
«Марка моя, — утверждает готовящаяся вновь сменить фамилию вдова. — Артур мне её подарил».
Процесс миссис Хинд выигрывает. Но поискам, кажется, не будет конца, пока кто-то не догадывается заглянуть в один из конвертов с корреспонденцией, позыбытых за всей этой суматохой на письменном столе покойного. Из конверта выпархивает присланный хозяину после очередной выставки бумажный «кораблик».
Переменив фамилию на Скала, бывшая миссис Хинд решает расстаться с филателистическим уникумом. «Британская Гвиана» снова пересекает океан в обратном направлении, теперь уже будучи надёжно застрахованной. Однако европейские коллекционеры не решаются выложить сумму, которая удовлетворила бы владелицу. И марка переходит в другие руки только в 1940 году за 42 тысячи долларов. Имя очередного обладателя тридцать лет остаётся загадкой для всех — таково его желание, оговорённое при покупке условие. Пока редчайшая из редких принадлежит Фредерику Т. Смоллу, никто не должен знать об этом. Его тщеславие молчит, он вообще не филателист, а живущий в Америке австралийский миллионер- скотовладелец. На марки Смолл смотрит как на акции, которые, в отличие от настоящих, никогда не падают в цене. Как и подобает ценным бумагам, «Британская Гвиана» отныне действительно хранится в сейфе одной из Нью-Йоркских фирм.
В 1970 году марка перекочёвывает от Смолла к восьми пенсильванским предпринимателям. Новая цена «кораблика» — 280 тысяч долларов. И заплачены они, конечно, не за право любоваться редкой маркой. Спустя десять лет глава пенсильванского синдиката Ирвин Вейнберг во всеуслышание заявит: «В своё время мы купили её, страхуясь от инфляции. Каковы же темпы роста инфляции, наглядно показал сегодняшний аукцион».
Эти слова сказаны в 1980 году, когда «Британская Гвиана» была в очередной раз перепродана за фантастическую сумму в 850 тысяч долларов. Для сделки потребовалась всего одна минута — столько времени длился, быть может, самый короткий в мире аукцион.
Если речь идёт о деньгах, зарубежные журналисты не прочь ослепить читателя радугой цифр и различных сопоставлений. Они, разумеется, не упустили случая скрупулёзно проследить, как же поднималась на финансовый пьедестал «Британская Гвиана». Напомним, её первоначальная, номинальная стоимость — один цент. Воган продал марку по курсу того времени за полтора доллара, Маккинон — за 530 долларов вместе со всей своей коллекцией. Феррари заплатил за марку 670 долларов. Дальше счёт идёт на десятки и сотни тысяч: Хинд — 30 тысяч, Смолл — 42 тысячи, Ирвин Вейнберг — 280 тысяч и, наконец, 850 тысяч долларов. Получается, что сейчас квадратный сантиметр миниатюры стоит уже 212 500 долларов; цена экземпляра превышает номинальную в 85 миллионов раз!
Конечно, «Британская Гвиана» — уникальный знак почтовой оплаты. Но можно ли его назвать самым редким? Нет. Известно несколько уникальных марок. И всё-таки ни одна из них не получила столь широкой известности и даже сколько-нибудь не приблизилась по цене. Почему?
Нашедший и нелепо потерявший героиню нашего повествования Вернон Воган увлекался филателией всю жизнь. Но больше ему так сказочно не везло, и коллекцию он оставил скромную. Когда миссис Хинд доказывала свои права в суде, семидесятипятилетний Воган выступил с воспоминаниями в одной из лондонских газет. Он поведал историю находки, между прочим заметив, что если бы «Британская Гвиана» по-прежнему находилась в его альбоме, она бы столько не стоила. Причину непомерной дороговизны старый филателист видел в прихотливом соперничестве коллекционеров-миллионеров, разжигаемом финансовыми интересами торговцев марками. «Люди спрашивают меня, каково моё настроение, — размышлял на страницах газеты Воган. — Но я теперь совсем не думаю об этом деле и не испытываю поэтому никакого разочарования и никакой печали. К чему это?»
То, что произошло с «Британской Гвианой», давно не укладывается в рамки филателии. В любых руках она теперь прежде всего — объект наживы, уникальная бумажная драгоценность, приобретение которой сулит выгодное вложение капитала. Ещё задолго до последнего аукциона Ирвин Вейнберг оценивал её в миллион долларов. В погоне за рекламой он, конечно, преувеличивал, но, как мы знаем, не фантастически. Вполне возможно, что когда-нибудь марка с необычной судьбой действительно будет стоить миллион и даже больше — ведь коммерческий интерес к ней подогревается десятки лет. Рекламе способствовало и тридцатилетнее инкогнито одного из владельцев, вызвавшее слухи, что след «Британской Гвианы» вообще затерялся. И рассказы о том будто сейф с нею днём и ночью охраняется двумя детективами, вооружёнными автоматами. И истории о тех, кто, по роковому стечению обстоятельств, «чуть-чуть» не стал обладателем уникума. Это были известный английский филателист Эдуард Пэмбертон, его сын и, наконец, сам Британский музей. Первый из них уже договорился о покупке коллекции Маккинона, но не успел вовремя заплатить деньги, и её перехватил Ридпат. Пэмбертон младший предложил за марку на аукционе 1935 года самую высокую цену, но миссис Скала сочла её недостаточной. Британский музей, вероятно, и победил бы
