не собираясь читать, но то, что он увидел, было так оглушающе-страшно, что он в бессилии упал в кресло и просидел неподвижно, пока не вошла экономка.
Экономка таинственно сообщила, что какой-то мужчина несколько раз справлялся об Эгоне. Незнакомец не назвал себя и даже, — голос экономки упал до едва различимого шопота, — просил не говорить о том, что был.
— Когда он приходил? — спросил с напускным спокойствием Эгон, хотя ему стало не по себе.
— Всегда вечером, когда бывало уже темно.
Экономка многозначительно подняла жидкие брови. Эгону мучительно хотелось расспросить подробней, но что-то удерживало его. Он не знал за этой женщиной ничего дурного. И тем не менее все в ней отталкивало его. Ему казалось, что под её внешним благообразием скрывается существо злое и враждебное. Он и сам не мог бы точно сказать, откуда в нём эта неприязнь, но она была и оставалась непреодолимой, несмотря на доводы разума. Глупо было бы, в самом деле, допустить, что он, взрослый и уравновешенный человек, ненавидел старуху только за то, что видел однажды, как она меняла чепец на аккуратно причёсанных волосах парика, держа его на коленях. С оголённым, жёлтым и блестящим черепом, остроносая и морщинистая, она выглядела злым сказочным существом. Кружево воротника вокруг жилистой шеи делало её похожей на грифа.
Эгон с неприязнью посмотрел на экономку.
— И вы не помните, как он выглядел?
— Я говорю вам, господин доктор: он приходил по ночам.
Она обиженно подобрала злые, тонкие губы.
Эгон понял: Германн давал показания. Интерес к эмигрантской литературе мог дорого обойтись клиентам старика.
Как только удалось отделаться от экономки, Эгон перерыл книжные полки и отобрал всю сомнительную литературу.
Когда стемнело, он вынес пачку книг и бросил в траве.
На видных местах он разложил коричневые книжки, купленные у фрау Германн.
Было около одиннадцати вечера, когда появилась экономка.
— Он пришёл…
— С ним кто-нибудь есть?
— Пока никого, — многозначительно ответила она.
— Ну что же, впустите.
— Он не желает снимать пальто.
— Если таковы его привычки…
Посетитель вошёл и тотчас затворил за собою дверь, оставив за нею разочарованную экономку.
Воротник пальто был у гостя поднят. Поля шляпы опущены на лицо. Прежде чем Эгон мог разобрать его черты, гость выглянул за дверь и строго сказал экономке:
— Не ближе десяти шагов от двери, уважаемая. Понятно? Ну, раз-два!
Голос был хорошо знаком Эгону. Эгон радостно крикнул:
— О, это вы, Франц!.. Знаете, за кого я вас принял?
Лемке приложил палец к губам и негромко сказал:
— Франца Лемке пока не существует. Я — Курц!
При виде разложенных всюду коричневых книжек Лемке-Курц рассмеялся:
— Вы думаете обмануть их этим? Если бы кошки были так наивны, мышки могли бы спать спокойно.
— Чашку кофе, Франц? Может быть, поесть?
— С удовольствием, — сказал Лемке, но тут же спохватился: — Для ужина нужны услуги экономки? Тогда отставить.
— Кажется, в её представлении вы — полицейский агент.
— Это хорошо!
Эгон собрал ужин из того, что было под рукой.
— Картофельный пудинг будете есть?
— Почему бы нет?.. Для фюрера это плохая шутка истории: опять кригскартофель!
— Наше поколение знает, чем это кончится… Давно здесь?
— Не очень.
— Появление здесь связано с риском?
— У меня за кормой чисто. Посещая вас, я могу испортить себе репутацию.
— Посещая меня?
— Если дядюшка Германн скажет больше, чем нужно.
Эгон положил Лемке руку на плечо:
— Как хорошо, что вы здесь!
— Если б вы не были в отлучке, мы увиделись бы давно. Вы принесли бы нам пользу…
— Кому «вам»?
— Нам… Вы сами понимаете!
При этих словах Эгон испуганно посмотрел на дверь и хотел выглянуть в коридор. Лемке остановил его и приотворил дверь сам. Все было в порядке: экономка не решилась подслушивать.
— С полицией шутки плохи! — Лемке кивнул на висящий на спинке стула пиджак Эгона: — Вот что было нам нужно.
Эгон не понял.
— Отличная почтовая сумка, — пояснил Лемке.
— Она к вашим услугам!
— К сожалению, поздно, доктор! Мне пора исчезнуть.
— Куда?
— В Берлин.
— Плохое место.
— Да. Очень сильно проветривается. Можно схватить насморк…
— Без вас я не могу быть тут полезен?.. Хотя бы в качестве почтовой сумки?
— Теперь вы не слишком надёжный почтальон. Именно поэтому-то я к вам и пришёл, рискуя дурным знакомством. Лучше вам куда-нибудь уехать!
— Я только что из Австрии.
— Знаю.
— При желании, конечно, я мог бы туда вернуться.
— Гиммлер там, как дома. Вам полезно на некоторое время убраться за пределы нашего рая.
— Едва ли осуществимо.
— Ваша фирма посылает экспертов в Чехословакию. Я бы советовал вам как можно скорей…
— Мне что-нибудь угрожает? — спросил Эгон.
— Что может угрожать читателю нелегальных романов? На вас заведут карточку. Вы утратите чистоту репутации. А она может нам пригодиться.
— Я рассчитывал немного отдохнуть…
Лемке состроил лукавую мину и многозначительно сказал:
— Вы были бы там с фройлейн Германн.
— С Эльзой?
Лицо Эгона говорило больше, чем если бы он стал выражать своё отношение к этому предложению словами самого гневного возмущения. Наконец он с отвращением проговорил:
— И обязанности фройлейн Эльзы заключались бы в наблюдении за мной.
От неожиданности Лемке сел и молча уставился на Эгона.
— Фройлейн Эльза работает в этом почтенном учреждении, — повторил Эгон.
— Такие вещи не сообщаются случайным знакомым.
Эгон долго сидел неподвижно, опустив голову. Потом достал из стола конверт и бросил перед Лемке. Тот с удивлением прочёл анонимное письмо, разоблачавшее Эльзу Германн как агента гестапо при Эгоне.
