головой, что вроде как должно было выражать удивление, после чего быстро пролистнул всю стопку.
— Черт побери! — только и сказал он. В его глазах читалось неприкрытое восхищение.
Это были полные списки жителей нескольких кварталов (мой старый участок). Рядом с адресами — общие сведения: возраст, профессия, служебное положение, размер жилплощади. В правой крайней колонке, под шапкой «Прочее», шли особенности каждой квартиры (имеющиеся дефекты, устраненные поломки, произведенный ремонт и т. д.). Освобождающиеся квартиры были отмечены отдельно. Заявкам на такие объекты отдавалось тогда предпочтение, они шли в обработку по сверхсрочному плану.
— Черт побери! — повторил Штрювер и захотел узнать, как я раздобыл этот суперматериал.
Я только пожал плечами и ответил многозначительной улыбкой.
Штрювер часто закивал головой, так, будто хотел этим сказать, что он лично ничему не удивляется, он всегда знал — на Востоке нет ничего невозможного.
Скажу сразу, я считаю, что все дело было в списках. Это показал уже наш первый визит.
Штрювер же, со своей стороны, до последнего верил в чудодейственную силу проспектов. (Позднее он стал больше склоняться к тому, что отсутствие покупательского интереса объясняется, якобы, тем, что модель ИОНА, продукт западной творческой мысли, попал на Востоке в «принципиально чуждую среду, с принципиально другой системой социализации».
Чтобы определиться, с чего нам начать, Штрювер еще раз углубился в изучение списков, сосредоточив свое внимание на графе «Профессия». Довольно скоро он нашел, кажется, что-то вполне подходящее — «для затравки».
Я скользнул взглядом по списку. Слава богу, красных птичек нет! Это хорошо. (Красными птичками я отмечал квартиры, которые отработал.) Правда, готовя списки, я строго следил за тем, чтобы сюда попали только те жильцы, с которыми я общался тогда исключительно заочно, то есть обменивался официальными входящими и исходящими письмами, — и все же, все же, осторожность не помешает. Я совершенно не хотел сталкиваться с людьми, которые знали меня по моей старой работе.
Уже в машине, когда мы ехали, Штрювер дал мне несколько полезных советов на будущее, когда я буду работать один. Например: если уже есть договоренность о встрече, никогда не приходи раньше условленного времени. Лучше три раза объехать вокруг квартала. Мы не какие-нибудь прощелыги или стекломои — мы представляем высококачественный дорогостоящий продукт, и нам есть, черт побери, чем гордиться! Поэтому мы очень заняты и времени у нас в обрез. Если мы долго беседуем с клиентом, мы дарим ему наше драгоценное время. Мы, конечно, готовы пойти на это, пожалуйста, но… Это новый подход к распределению ролевых функций (Who is who?) в реальном режиме работы с клиентом. Не
Вот в таком духе.
Я пытаюсь себе представить, что бы сказала Юлия, если бы увидела меня со Штрювером, разъезжающим по моему «околотку». Моя святая святых! Заметив, что Штрювер уже довольно давно молчит, я решил внести свой вклад в оживление беседы и сказал:
— Я думаю, что всем бывшим гэдээровцам нужно в обязательном порядке читать «В поисках утраченного времени».
Штрювер удивлено поднял брови, изобразив интерес, покосился на меня и снова сосредоточился на дороге.
Какое-то время он ехал, глядя строго вперед, и все кивал головой. Я чувствовал себя настоящим коллаборационистом, когда мы въехали на территорию подконтрольного мне участка на штрюверовском служебном «пассате». Я успел уже пожалеть, что выдал Штрюверу списки, хотя это был мой единственный капитал, мой посильный «вклад» в предприятие, с которым я связывал свою будущую карьеру. Угрызения совести соединились с желанием по крайней мере заработать денег на этом деле. Я надел солнечные очки и, почувствовав себя в некотором смысле крутым, приготовился смело смотреть в лицо своей судьбе.
Трудности начались уже на первом этапе: мы никак не могли причалить. Прежде я, бывало, в два счета находил, где мне припарковаться. Теперь же нам пришлось довольно долго бороздить просторы квартала, пока мы наконец не приткнулись на место только что отъехавшей машины.
— Ну что ж, приступим, — сказал Штрювер.
Мы взяли курс на дом, который Штрювер выбрал для первого визита. Дверь в парадное была открыта. Это хорошо. Тем самым мы избавлялись от необходимости вести изнурительные переговоры через домофон.
Солнечные очки я на всякий случай все — таки снял. На третьем этаже Штрювер остановился перед нужной квартирой.
— Посмотрим, что у нас тут получится.
Моя задача сводилась к тому, чтобы наблюдать за тем, как он начнет разговор, и особо не вылезать. (До того, сидя в машине, мы договорились, что в случае успешного развития событий я сгоняю в машину за экспонатом, а Штрювер будет удерживать плацдарм.)
Штрювер нажал на кнопку звонка. Я почувствовал, как он весь подобрался, умело скрыв внутреннее напряжение под маской внешней непринужденности.
Шаги.
Дверь приоткрылась, сквозь щелку на нас смотрел мальчик, по виду — школьник.
— Добрый день, молодой человек, — сказал Штрювер (и незаметно подмигнул мне через плечо). — А дома кто-нибудь…
— Папа! — позвал мальчик, не поворачивая головы и продолжая неотрывно смотреть на нас.
Штрювер приветливо ему кивнул.
Вышел мужчина.
Отец и сын стояли молча плечом к плечу и не сводили с нас глаз.
— Добрый день, господин Вуншке. Хорошо, что мы вас застали дома. Позвольте представиться. Уве Штрювер, фирма PANTA RHEIn, а это мой коллега, господин Лобек. Если у вас есть минутка, мы бы хотели предложить вам кое-что, что, может быть, окажется небезынтересным для вас как для гидробиолога…
Дверь захлопнулась, мягко щелкнул замок.
Я взглянул на Штрювера. Он смотрел прямо перед собой, вперив взгляд в закрывшуюся дверь. (За дверью — голоса. Мальчик: «Папа, а кто это был?» Папа: «Никто. Придурки».)
Степенно мы спустились по лестнице. Штрювер не произнес ни звука. Я ограничился сдержанным «ммм…».
Личное обаяние и мастерство — это, конечно, замечательно, но старые списки могли перечеркнуть все это одним махом. Они таили в себе неведомые опасности. Кто знает, чем нынче зарабатывает себе на хлеб (на импортную «вату»!) этот, судя по всему уже бывший, гидробиолог.
Кого еще мы обошли за этот день, я уже толком не помню. Мы действовали теперь не по списку, а наобум, отдав предпочтение тактике выборочных, точечных визитов. Штрювер заявил об этом радикальном изменении курса, едва мы вышли на улицу. После поражения, сказал он, постигшего нас на самой начальной стадии, необходимо найти принципиально другой подход. Сейчас не время заниматься разбором полетов. Если начать выяснять, кто прав, кто виноват, можно погубить все дело. Мы просто пойдем вперед, а там посмотрим — вдруг нам повезет. И нам, как будто, действительно начало везти…
Через два дома от места нашего позора нам наконец улыбнулась удача: мы долго и безнадежно звонили в какую-то квартиру на пятом этаже и уже собирались было
— Заходи, братва!
К голосу прилагался мужик, который теперь повернулся к нам спиной, будто приглашая нас следовать за ним, и устремился в глубь квартиры. Хотя «устремился» — неправильное слово, скорее здесь подошло бы какое-нибудь другое выражение, потому что мужик едва передвигал ноги, крепко держась за стенку, будто шел не по узкому коридорчику, а по краю обрыва.
От него несло пивом.
Штрювер замешкался.
