группками. Хорошо, что я взял с собою свой черный дипломат. В нем ничего не было, но зато он придавал мне солидности и как-то оправдывал мое присутствие здесь. Когда мне нужно было расписаться на листе участников, я с величайшей предосторожностью, как будто у меня там бомба, аккуратно положил его на столик, чтобы освободить себе руки и поставить закорючку против своей фамилии.
Покончив с формальностями, я, чтобы не стоять без дела, отправился изучать, что находится в дальней части фойе, которая тонула в полумраке. Там были выставлены фирменные изделия, представшие передо мной во всем своем пестро-мерцающем, струйно-журчащем многообразии, и я погрузился в созерцание этого волшебного мира.
Сначала мой взгляд упал на белотелую голую девицу: она сидела, изящно перенеся вес на правую ягодицу, что позволяло ей уложить обе ноги под углом, как бы поджать их под себя, но так, чтобы их все- таки было видно, а левой рукой спокойно обнимать пузатый кувшин, используя правую для поддержки сосуда, хотя со стороны казалось, что она его и не держит вовсе, а только так, касается слегка своими грациозными пальчиками. Из горлышка вазона потоками лилась вода, которая стекала в корыто, издалека напоминавшее крупную галошу. Чуть дальше шел римский фонтан-каскад — нежнейшие прозрачные воланы (с голубой подсветкой!), мягко накрывающие собою пирамиду из массивных чаш, создавали упоительную атмосферу неги и ночных услад… Рядом красовался фрагмент горного массива: влажно поблескивающие валуны, щедро выложенные искусственным мхом, подпирают гранитный утес, из всех щелей которого бьют бурливые ручейки. Ну а это просто чудо! Лягушка из легированной стали открыла рот и пускает вверх целый столб воды, который, падая вбок, превращается в гладкую струю, разбивающуюся внизу на тысячи мелких капелек, а в них играет радуга от пестрых камушков мозаичного узора на дне художественной лохани.
Далее размещались разнообразные бессюжетные модели: из керамики, фарфора, искусственного материала — последние с замысловатыми украшениями. Все капало, плескалось, текло, лило, бурлило…
Я как раз разбирался с многочисленными кнопками на модели ВЕНЕЦИЯ, при помощи которых можно было изменять по своему усмотрению окраску воды, создавая настоящие симфонии цвета, и только успел нажать на кнопочку, на которой была изображена какая-то нота, объяснявшая, почему на мой случайный тык конструкция отозвалась тихими электронными звуками, как за моей спиной все стихло. Равномерное жужжание голосов вдруг резко оборвалось, уступив место звенящей тишине. наполненной ожиданием. В фойе вошел высокий мужчина. Шеф, догадался я. Это было видно не только по чисто внешним признакам — по фигуре, по стати, — но и по всей манере держаться, по тому, как он появился на сцене, — это был настоящий выход! (Моя явление народу, несмотря на черный дипломат, не шло с этим ни в какое сравнение, если вспомнить, как я нарисовался тут согбенным вопросительным знаком, с трудом вписавшимся в эту обстановку..)
Шеф пересек фойе, внося по ходу дела ясность в структуру отношений. По тому, как он кому-то просто вежливо кивал, кому-то по-свойски махал рукой, рядом с кем-то даже останавливался, одному пожимал руку, другому что-то говорил, — по всем этим отметкам я, будучи здесь лицом посторонним, мог приблизительно составить себе представление о том, кто на какой ступеньке тут находится. Закончил свой маршрут он у столика при входе, где лежали списки участников слета.
Он взял все списки в одну руту, другою выудил из кармана очки, тряхнул их слегка (отчего обе дужки встали торчком), водрузил их с изящной небрежностью на нос и пробежал глазами имена прибывших. Кивнул головой. Что-то сказал секретарше, которая тем временем успела встать в стойку. Бросил последний взгляд перед началом мероприятия на притихшую публику, отправляя попутно свои очки обратно в карман, и тут он приметил меня. Я не ошибся. Вот он идет прямо ко мне.
Что это все должно означать? Я подумал, не выдвинуться ли мне ему навстречу, но потом решил, что это будет, пожалуй, слишком. Излишняя ретивость ни к чему. Буду смотреть в другую сторону. Нет, уже поздно, выйдет неловко.
Раздираемый противоречивыми устремлениями, я стоял как пень, не сводя глаз с незнакомца, неотвратимо приближавшегося ко мне. Я стоял и глаз не мог оторвать от этого художественного явления — другого слова тут не подобрать!
На лице — мягкий благородный загар, сквозь который ненавязчиво проступают едва заметные старческие веснушки. Белые мелко вьющиеся волосы тщательно зачесаны назад. Двубортный пиджак. На шее шелковый платок, такого же цвета, что и треугольничек, выглядывающий из нагрудного кармана…
Я услышал, как секретарша, отставшая от него на полкорпуса, прошептала ему:
— Господин доктор Болдингер, это господин Лобек, берлинский кандидат.
— А… Конечно… Слышал. Тот самый господин Лобек… Хм… Прекрасно, — сказал он.
Возникла небольшая пауза.
— Знаете что, господин Лобек, давайте сделаем так. Вы тут для начала осмотритесь, присмотритесь, приглядитесь, ну а потом, на досуге, через день-другой, за бокальчиком вина, мы с вами посидим, подумаем, как нам дальше быть. Хорошо? Согласны?
Я кивнул.
— Н-да… А теперь, мне кажется, нам нужно идти. Иначе нам достанется.
Болдингер улыбнулся мне.
Секретарша поспешила вперед. Мы с Болдингером — за ней. Вот так мы и вошли все вместе в конференц-зал. Секретарша, Болдингер и я.
Вступительная речь Болдингера была краткой. Он заверил всех, что не будет сейчас углубляться в сугубо профессиональные темы, каковые станут предметом обсуждения в рабочих группах (некий господин Ваасмунд, инженер, будет вести, как и в прошлом году, семинар «Наши модели: перспективы развития»; господин Штрювер, дипломированный экономист, первый раз проведет семинар «Стратегия сбыта»), а он, господин Болдингер, позволит себе лишь несколько общих замечаний, которыми он хотел бы открыть наш съезд. Ниже следуют основные моменты его выступления, каковые я законспектировал.
Запись в Книге учета: «Приветственная речь др. Болдингера; …стало добр, традицией и т. д.; надеется на плодотв. обмен мнениями между перспективами развития и сбытом (альфа и омега всяк, бизнеса!); итоги прошл. года-хор., но: только благодаря неумирающ. классике (ЛЕСНОЕ УЕДИНЕНИЕ-4 + ветеран рынка ЛЯГУШКА БОЛОТНАЯ, просто молодец!); претензий к разработчикам нет, но: „Где новые модели?' („Затраты на разработки должны окупаться с продаж, а у нас?'); сег. мало сказать „не продается', сег. нужно думать; человеч. фактор; „Наш покупатель, кто он? Враг, которого нужно победить? Друг, кот. нужно убедить терпением и лаской? И то и другое? Человек с двойным дном? Мы не знаем этого. Тайна, покрытая мраком'. Отсюда — особое внимание психографии, социодемографии старых и новых (об этом б. сказ, отдельно) целевых групп; продвижение обречено на провал, если не объяснить народонаселению, что КФ (комнатный фонтан) нечто большее, чем бытовой увлажнитель воздуха (оживление в зале); главное — предвосхищать стандартные вопросы потенц. покупателя (пример: „Зачем мне эта штука? Какой с нее прок?' — активная реакция зала) и опираться на более расширительное толкование понятия „польза'; положить конец узко-мещанским рассуждениям о „полезности', противопоставить общегуманитарную „пользу', ключевые слова: „кризис чувств', „страх перед будущим'; КФ как „место духовного самопознания индивида', сочетание покоя и движения; см. подробнее об этом в стих. Конрада Фердинанда Майера, напечатано на оборотной стороне программы слета».
