внешне. Таким образом оказалось возможным для Шоу ввести только маленькое и даже последовательное изменение в тенденции господской морали и воспитания сверхчеловека, чтобы сохранить неприкосновенными принципы своего социализма в третьем акте 'Человека и Сверхчеловека', одного из самых сильных и показательных произведений конца эпохи. Бесцеремонно, ясно, с полным сознанием своей тривиальности, Шоу высказывает здесь именно то, что должно было быть раньше сказано со всей вагнеровской театральностью и романтической расплывчатостью в неосуществленных частях «Заратустры». Надо только уметь проследить соответствующие практические, вызываемые структурой современной общественной жизни предпосылки и следствия хода мыслей Ницше. Он применяет неопределенные обороты, вроде 'новые ценности', «сверхчеловек», 'дух земли', и остерегается или боится формулировать их более ясно. Шоу это делает. Ницше замечает, что дарвинистическая идея сверхчеловека наводит на понятие 'искусственного подбора, разведения (воспитания)', но он ограничивается звонкой фразой. Шоу спрашивает — потому что бесцельно говорить, не имея в виду осуществить на деле, — как это
должно произойти, и приходит к заключению, что человечество должно превратиться в своего рода конный завод. Но это именно и есть вывод «Заратустры», который сам Ницше не имел мужества — пускай мужества безвкусия — высказать. Кто говорит о разведении, весьма материалистическом и утилитарном понятии, которое делает брак сексуальным учреждением в интересах общества и с точки зрения физиологической цели, тот обязан дать ответ, кто, по отношению какого объекта и как должен это делать. Однако романтическое отвращение Ницше к прозаическим в высшей степени социальным следствиям, страх подвергнуть испытанию свои поэтические утопии путем сопоставления с реальными условиями заставили его умолчать о том обстоятельстве, что все его позитивное учение, как происходящее от дарвинизма, предпосылает в качестве средства осуществления социализм, притом социалистическое принудительное государство, что всякому систематическому разведению высшего класса, людей должен
490
предшествовать строго социалистический общественный порядок и что эта 'дионисийская идея', коль здесь речь идет об
общественном действии, а не о частной жизни уединенных
мыслителей, демократична, в какую бы сторону ее ни поворачивали. Здесь динамическая этика со своим догматом 'ты должен' достигает своего апогея: чтобы возложить на мир форму своей воли, фаустовский человек жертвует собой.
Уже Шопенгауэр говорил о стадном человеке, как о массовом продукте производства природы. Воспитание сверхчеловека вытекает из понятия искусственного подбора. Ницше, когда писал афоризмы, был учеником Дарвина, но уже сам Дарвин видоизменил теорию развития XVIII в. при помощи политико- экономических тенденций, которые заимствовал у своего учителя Мальтуса и перенес в мир высших животных. Дарвинизм есть социально-политическая концепция. Мальтус изучил фабричную промышленность Ланкастера, и применение всей его системы, притом в приложении к человеку, а не к животным, мы уже находим в 'Истории английской цивилизации' Бокля (1857).
Итак, 'господская мораль' последнего романтика проистекает замечательным, но в высшей степени показательным для духа времени путем из источника всей интеллектуальной современности, из атмосферы английской машинной промышленности. Маккиавелизм, слишком часто прославляемый Ницше как феномен Ренессанса, и сродство которого с дарвиновским понятием «mimicry» не следует упускать из виду, тогда же подвергся разбору в «Капитале» Маркса — другого знаменитого ученика Мальтуса, — и подготовительная ступень к этой основной книге политического (не этического) социализма, начавшей выходить с 1867 г., а именно работа 'О
критике политической экономии', появилась одновременно с
главным произведением Дарвина. Такова генеалогия господской морали. 'Воля к власти', перенесенная в реальные, политические, экономические условия, нашла свое самое сильное выражение в пьесе 'Майор Барбара' ('Солдат армии спасения') Шоу. Конечно, Ницше как личность стоит во главе этого ряда этиков, но здесь партийный политик Шоу как мыслитель становится с ним в один ряд. 'Воля к власти' представлена теперь обоими полюсами общественной жизни, рабочим классом и большими финансовыми и интеллектуальными деятелями, гораздо решительнее, чем некогда каким-нибудь Борджиа. Миллиардер Ундершэфт в этой лучшей из комедий Шоу — это и есть сверхчеловек. Конечно, романтик Ницше не узнал бы своего идеала. Он всегда говорил о переоценке, о философии будущего, конечно, западного
491
будущего, а не китайского или африканского, но когда его вечно расплывающиеся в дионисийских далях мысли действительно уплотнились в осязаемые образы, то 'Воля к власти' представилась ему в виде кинжала и яда, а не забастовки и энергии капитала. Тем не менее он утверждал, что идея воли к власти открылась ему в первый раз во время войны 1870 г. при виде идущих в бой прусских полков.
Вся драматика этой эпохи — уже не поэзия в старом
культурном смысле, а практическая конструкция, дебатирование и доказательство; театральная сцена рассматривается как 'моральное учреждение'. Сам Ницше неоднократно склоняются к драматическому изложению своих мыслей. Рихард Вагнер вложил в свои драмы цикла «Нибелунгов», в особенности в первоначальную редакцию их около 1850 г., свои социально-революционные идеи, и Зигфрид, обходным путем художественного и внехудожественного развития, остался даже в законченном «Кольце» воплощением '4-го сословия', Фафнир — воплощением капитализма, а Брунгильда — воплощением 'свободной женщины'. Музыку к половому подбору, теория которого, т. е. 'происхождение видов', появилась в 1859 г., мы находим именно в третьем акте «Зигфрида» и в «Тристане». Отнюдь не случайно, что Вагнер, Хеббель и Ибсен предприняли почти одновременно драматическую обработку сюжета «Нибелунгов». Хеббель, познакомившись в Париже с сочинениями фр. Энгельса, выражает свое удивление (письмо от 2-го апреля 1844 г.) по поводу того, что он понял социальный принцип эпохи, который он тогда собирался изобразить в драме под заглавием 'В некое время', совершенно так же, как автор 'Коммунистического манифеста', а при первом знакомстве с Шопенгауэром (письмо от 29 марта 1857 г.) он был поражен сродством 'Мира как воли и представления' с теми тенденциями, которые он положил в основу своего «Олоферна» и 'Ирода и Мариамны'. Дневники Хеббеля, важнейшая часть которых написана между 1835 и 1845 г., — одно из глубочайших философских созданий эпохи, хотя сам автор совершенно не подозревают этого. Мы не будем удивлены, если найдем целые его фразы буквально повторенными у Ницше, хотя этот последний его никогда не знал и только в лучшие свои моменты мог стать с ним наравне.
Я привожу здесь обзор подлинной философии XIX столетия, единственная и подлинная тема которой есть концепция воли к власти, в ее цивилизованно-интеллектуальном образе, как воля к жизни, как жизненная сила, как практически-динамический принцип, как понятие или драматический образ.
492
Эпоха, завершенная Шоу, есть период увядания
(climacterium) западной духовности и соответствует античному времени между 350–250 гг. Все остальное, говоря словами Шопенгауэра, профессорская философия профессоров философии.
1819 г. Шопенгауэр. 'Мир как воля и представление': воля к жизни первый раз поставлена в центр, как единственная реальность ('исконная сила'), но под влиянием предшествующего идеализма еще рекомендуется ее отрицание.
1836 г. Шопенгауэр. 'О воле в природе': предвосхищение
дарвинизма в метафизическом облачении.
1840 г. Прудон. 'Qivest-се que c'est la propriete!': основоположение анархизма.
1841 г. Хеббель. «Юдифь»: первая драматическая концепция 'новой женщины' и «сверхчеловека» (Олоферн). — Фейербах. 'Сущность христианства'.
1844 г. Энгельс. 'Очерк критики политической экономии':
основоположение материалистического понимания истории.
— Хеббель. 'Мария Магдалина': первая социальная драма.
1847 г. Маркс. 'Нищета философии': синтез Гегеля и
Мальтуса. Эти года — решающая эпоха, когда политическая
экономия начинает господствовать над социальной этикой и
биологией.
