— Эй, братан, — сказал Оуэн, — на самолет не опоздаешь?
— Всегда можно перерегистрироваться на другой рейс.
— Придется заплатить лишнее, — заметила Соня. — Когда твой самолет? Куда летишь?
— В Сиэтл.
— Большой город.
— Ну да, а мы тут остаемся, — вставил Оуэн, стряхивая крошки со щетинистого подбородка. — Спроси, сколько заплачено вот за эти ботинки. Давай спроси. При этом сукин сын, жмот, не разорился на прокатную машину. Рассчитывает, что я повезу его через весь штат, как обычный шофер.
— Я могу отвезти, — вызвалась Соня.
— Что за глупости. — Лицо Скотта вспыхнуло от смущения, как под солнечной лампой. — Вовсе не обязательно.
— Ты рехнулся, старик? Пусть везет. — Оуэн уже направился за своим поясом с инструментами, оставляя их втроем на кухне. — Кое-кому и на жизнь зарабатывать надо. Генри, собирай барахло, и покатим.
Мальчик пристально смотрел поверх книжки на дядю, как бы опасаясь, что он попытается ускользнуть не попрощавшись. В тот миг в воображении Скотта нарисовалась краткая, но в высшей степени заманчивая картина жизни с Генри. Места в доме много, он позволил бы племяннику обставить комнату по своему усмотрению, ездил бы с ним на рынок «Пайк-Плейс», на гору Рейнир, по выходным они ходили бы в горы, плавали на пароме на острова в заливе Пьюджет-Саунд, смотрели на китов.
— Иди сюда. — Он поднял мальчика со стула, крепко стиснул. — Вы с папой приедете ко мне на Рождество, ладно?
Генри тоже изо всех сил его обнял, прижался головой к плечу, кивнул.
— Будь осторожен, смотри за собой, — сказал Скотт.
Но Генри уже поцеловал его, обхватил, послушно отпустил, чуя детским чутьем, что сделка состоялась. Скотт выглянул в коридор и крикнул:
— Оуэн! Я поехал.
— Пока, — гулко прозвучал голос брата. — Передай от нас привет прекрасным людям.
Соня заморгала, явно озадаченная краткостью прощания, но Скотт ничего другого и не ожидал. Члены его семьи никогда не умели прощаться. Даже мать, которая никогда не забывала расцеловать сыновей в щеки перед уходом в школу, в конечном счете не нашла лучшего способа попрощаться, чем умереть.
Глава 4
Они ехали по городу в безупречно ухоженной «королле» Сони. Она переключала радиоканалы, легонько держа пальцами руль, управляла машиной легкими точными движениями, не глядя на дорогу.
— Сколько лет ты здесь не был?
— Пятнадцать.
— После похорон матери?
Скотт кивнул и задумался, не означает ли это, что смерть — единственный неотразимый повод вернуться в прошлое. Соня, кажется, отвлеклась, погрузилась в собственные мысли. Перед машиной выскочила жирная белка, проскакала через дорогу, зарылась в кучу сухих листьев. В ярко освещенной дали проплыла струйка древесного дыма, аромат яблок уравновесил едкий запах. Запахи и визуальные представления обрели необычную четкость, и Скотт вспомнил, что сегодня — и вчера, если на то пошло, — не принимал таблетку.
— А ты давно вернулась?
— Почти два года назад.
— Не пошла в юридическую школу?
— Бросила колледж Лойолы после второго курса… — Соня вытащила из держателя на дверце стаканчик с кофе, хлебнула, поставила обратно. — Временно. Из-за болезни отца.
— Правильно, — сказал он, и оба вновь замолчали.
— А на тебя любо-дорого посмотреть. — Она окинула его быстрым взглядом с макушки до ботинок, как бы сняв мерку. — У тебя-то все в полном порядке.
На лбу выступили первые едкие капельки пота. Салон автомобиля вдруг стал слишком тесным. Не надо было с ней ехать, поддаваться мимолетному внутреннему трепету при новой встрече, не подумав о намеках, которые неизбежно возникнут в беседе за полтора часа пути. Ну, теперь ничего не поделаешь.
— Ты всегда хотел стать писателем, — напомнила Соня. — Стал?
— Пишу тексты для поздравительных открыток.
Она кивнула:
— Ангелочек с открытки? Теперь поняла.
— Однако удается писать и кое-что свое. — Скотт постарался слегка сгладить чистую ложь и добавил: — Правда, сейчас почти нет времени. Честно сказать, «Рэндом Хаус»[3] в дверь не стучится.
— Ладно, не переживай, — сказала она. — Уже хорошо, что тебе платят за то, что ты пишешь. Кому это когда-нибудь удавалось?
— Ну, я пока еще не написал великий американский роман.
Соня криво усмехнулась.
— Разносить пиво не совсем то же самое, что охранять закон. Только, по-моему, не всегда получается так, как хочется.
— Да, пожалуй.
Молчание вновь затянулось на многие мили, и стало еще тяжелее. Скотт чувствовал, как между ними сидит прошлое, вроде пешехода, голосовавшего на дороге и подсаженного в машину. Должно быть, это абстрактное ощущение внушило очередную мысль, которая пришла в голову и уже не уходила.
— Не возражаешь сделать небольшой крюк по пути к аэропорту?
Соня нахмурилась:
— А самолет?
— Успею.
— Уверен?
Скотт кивнул:
— Сейчас налево, дальше прямо.
Через полмили дал следующие указания, гадая, догадалась ли она о цели. Если и догадалась, то промолчала. Шоссе сменила грязная проселочная дорога, которая шла вверх и вниз без каких-либо знаков и указателей, кроме попадавшихся время от времени почтовых ящиков, и доходила до перекрестка, отмеченного только черными следами автомобильных шин и ярко-желтой смолой на сломанном дереве.
— Это здесь твой отец… — Соня на полуслове умолкла.
— Да.
Он вылез с легкой дрожью, жалея, что забыл принять таблетку, но не желая вытаскивать пузырек у нее на глазах. Под подошвами на обочине скрипел мелкий песок. Все, что осталось от отца, — пара черных следов от колес, осколки разбитого лобового стекла и погибшая сосенка. Тут вдруг вспомнилась рукопись, другие следы на пустой поверхности, на другой мертвой древесной пульпе. Взгляд под другим углом вернулся к проселочной дороге, ответвляющейся от главного шоссе. Что здесь делал такой человек, как Фрэнк Маст?
То ли действительно сверкнуло старое железо, спрятанное в лесу за сто ярдов отсюда, то ли померещилось. Скотт вернулся к машине, махнул рукой на дорогу:
— Давай туда.
— Зачем?
— Хочу посмотреть. — Уселся, наблюдая за Соней, и в тот самый момент частичка прошлого странно
