местности: «Нам предстоит освоить совершенно новую военную дисциплину. Здесь вы уясните, как выжить во вражеском плену, сохранив физические и духовные силы, не предав родины и товарищей…» Немного подумав, он продолжал: «Вы можете оказаться в непривычных условиях. Попросив напиться, получите в морду. Если проявите слабость, вас взбодрят несколькими боксерскими ударами. Если на вашем теле обнаружится рана, вам самим придется зашить ее с помощью обыкновенной нитки и иголки…»
Мало-помалу лицо инструктора расплывается, а раскаленная почва Невады превращается в лед. Харрис ползет, то дрожа от холода, то покрываясь потом, и чувствует, как бешено колотится в груди сердце. Если его схватят, он во всем признается, но ему все равно не поверят и будут требовать новых признаний. Никого не волнует, что он серьезно болен…
Лейтенанту снова представляется барак, в котором проводили допросы в учебно-тренировочном центре. Ударом кулака его усадили на стул и направили на него яркий свет прожектора. Допрашивавший офицер оставался все время в тени. Руководитель центра вынул из кармана Харриса фотографию его девушки и отпустил по ее адресу несколько сальностей. Все это, по мнению инструкторов, являлось своеобразной психологической подготовкой к допросу. Психическая же закалка велась еще грубее и жестче. Сначала его бросили в какую-то грязную дыру, откуда вызволили лишь спустя несколько часов, но тут же засадили в ящик с острым щебнем, а когда он пытался поднимать голову, дежурный совал ему в лицо сапог.
«Все это детские игрушки по сравнению с тем, что предстоит испытать вам в плену у красных…» — объяснил руководитель центра…
Наконец лейтенант дополз до края льдины. Теперь предстояло утопить все компрометирующие документы. Он знал, что кассеты с пленкой сразу пойдут ко дну, а бумаги сначала должны пропитаться водой. Однако, как он ни старался, ему не удавалось вытащить все это из карманов куртки, более того, он даже не смог расстегнуть молнию: окоченевшие руки его не слушались.
Он испуганно оглянулся и увидел, как далеко позади, словно муравьи, окружили «Сон дьявола» русские. Они еще не рассыпались цепью, не свистели и не кричали «Стой!», а Харрис уже представлял, как поведет за собой команду поиска боцман…
Вдруг футах в шести или семи от себя он заметил быстро перемещавшуюся льдину, а рядом другую… И он решил рискнуть. Если ему удастся перескочить на дрейфующую льдину, то поиски красных окажутся напрасными. Он же скроется из их поля зрения, а затем, перескакивая с льдины на льдину, доберется до Джима Лесли.
Лейтенант привстал и, собрав силы, оттолкнулся от края льдины. Однако прыжок, если это можно было назвать прыжком, не удался. Хотя правой ногой Харрис коснулся льдины, удержаться на ней он не сумел и соскользнул в воду. Тьма мгновенно окутала его. Раздался резкий хлопок. В нос ударило что-то обжигающее, перед глазами поплыли белые круги, во рту появился соленый привкус.
Лейтенанту снова привиделось, будто его бросили в зловонную яму, а наверху, на самом краю ее, сидел на Корточках инструктор из центра, похожий на сатану, и злобно шипел: «Хоть бы ты утонул, мразь такая! Учти, если выкарабкаешься, мы тебя зажарим на углях…»
Прежде чем форма у лейтенанта окончательно промокла, он успел в последний раз посмотреть налево, направо. Он выплюнул изо рта морскую воду и почувствовал, как ледяной холод сковывает все его члены. Прямо перед собой он увидел край большой льдины, вообще-то не очень толстой, но в его положении… Сбоку удалялась та самая льдина, на которую он хотел было прыгнуть, но не сумел.
«Нужно вести себя как можно тише, — подумал он, — не то явится часовой и ткнет сапогом в лицо… Ведь наши так хотели, чтобы я выдержал. Это же всего лишь тренировка…»
Глотнув воды, он открыл было рот, чтобы выплюнуть ее и сделать глубокий вдох, но что-то толкнуло его в грудь. Страха лейтенант не чувствовал, ведь командование заплатило за его обучение девяносто тысяч долларов, а потому не даст ему вот так сразу подохнуть. Он находится в учебно-тренировочном центре в штате Невада, а все происходящее — это тренировка, игра…
Его тело, отяжелев, пошло вниз, в неведомые сумрачные глубины, а по водной глади медленно расходились концентрические круги и бесшумно плыли льдины.
— Если мы столкнемся с красными, я категорически запрещаю вам открывать огонь, — предупредил штабс-сержанта Лесли. — Мы, американцы, пришли сюда не как завоеватели, а как освободители. Даже с белыми медведями враждовать не стоит. Они будут нашими посредниками, понятно?
— Да, сэр, — кивнул Хестер, искоса поглядывая на капитана.
Капитан, конечно, шутит, но штабс-сержанту такие шутки не нравились, как, впрочем, и намерение командира высадиться на материк, где можно встретить русских. У Хестера зародилось подозрение, что капитан слегка тронулся. Нечто подобное произошло в свое время с лейтенантом Джолионом. Сначала он сыпал направо и налево глупыми анекдотами, насвистывал модные песенки, хохотал как сумасшедший, а под конец в припадке безумия бросился на Хестера с ножом, и он, Хестер, с перепугу пристрелил безумца. Когда сумасшедший Джолион упал замертво, майор Горрелл заявил, что Хестер превысил допускаемый предел самообороны и, как только они вернутся на Аляску, предстанет перед судом военного трибунала, но потом согласился выдвинуть версию, будто Джолион покончил жизнь самоубийством. Так и было доложено вышестоящему начальству.
Карабкаясь на скалу, на которой притулилась хибарка с красным флагом, Лесли и Хестер внимательно ко всему присматривались и прислушивались. Но оттуда не доносилось ни звука, не клубился дым из печной трубы, не появлялась ни одна живая душа. «Если остров необитаем, нам конец, — подумал капитан. — Кроме двух пачек печенья, в карманах у нас ничего нет, да и вернуться к самолету мы вряд ли сможем…»
Лесли припомнил, как в соответствии с инструкцией должны действовать в подобной ситуации летчики авиации дальнего действия. Им рекомендовалось употреблять в пищу даже крыс, предварительно оторвав им головы, где скапливался яд. Далее им советовали не пренебрегать червями, появившимися в продуктах питания, ибо в них содержится протеин. А когда их перебрасывали на десятидневные учения в безводную часть Скалистых гор, то основной рацион питания составляли белки и змеи. Но здесь не было ни крыс, ни змей, а птицы гнездились на высоких утесах, куда без огнестрельного оружия не подберешься…
Капитан остановился и прислушался к урчанию в животе. Что такое голод? Он отпил виски из фляжки, которую по счастливой случайности сунул в карман, и передал ее Хестеру.
Сложенная из камней хибарка несла на себе явные следы запустения: южная сторона ее покрылась мхом, крыша прохудилась в нескольких местах, флаг полинял и порвался. Дверь удалось открыть с большим трудом. Внутри хибарка оказалась довольно просторной — не меньше двадцати квадратных футов. На стенах болтались обрывки проводов, на ржавом крючке висела схема переключения с описанием на русском языке. Там, где когда-то стояли аккумуляторы, остались следы кислоты. Несомненно, здесь некогда размещалась метеорологическая станция с разного рода хронометрами, теодолитами, приборами для измерения влажности воздуха, скорости ветра. Была тут когда-то печь, стоял стол, а на нем телефон, продукты… Тут жили люди… Но теперь от всего этого осталась лишь кучка мусора.
— Никого нет, — сказал Хестер.
— Все говорит об этом, — задумчиво произнес Лесли.
Заброшенная хибара повергла его в недоумение. Неужели этот остров на самом деле является испытательным полигоном? Но ведь полигоны, если там проводятся испытания, посещают люди. Едва Лесли подумал об этом, как почувствовал озноб и постарался побыстрее выбросить эту мысль из головы.
— Теперь двинемся вдоль берега на восток, — проговорил капитан, покидая хибару. — Пойдем по направлению к вышке: там должна располагаться метеостанция.
Они шли навстречу матовому диску солнца где по льду, а где по сыпучей гальке. Над ними с криком носились чайки, ветер дул в лицо.
В одном месте Хестер вскарабкался на кучу камней, набрал птичьих яиц и по-братски поделился ими с Лесли. Сырые яйца оказались ужасно невкусными, а гвалт, который подняли из-за них птицы, действовал на нервы.
Лесли невольно вспомнил о трапезе на базе, где вволю было и белого хлеба, и сливочного масла, и прочих вкусных вещей, не говоря уже о кофе, где кушанья подавали на сверкающих никелем подносах, а затем расставляли на белоснежных скатертях. На десерт обычно приносили грейпфруты или ананасы с
