— Мне не нужны чужие овцы! — с расстановкой промолвила Линдал. — Мне не надо ничего чужого… Когда я вырасту, — продолжала она, с каждым словом все гуще заливаясь румянцем, — я буду знать все на свете. И у меня будет куча денег. Не только по праздникам, и в будни я буду ходить в платьях из белого шелка с бутоньеркой, как у леди с той картинки, которая висит в спальне у тети Санни. И юбки я стану носить, вышитые не только по краю, но и сверху донизу.
Картинка в спальне тетушки Санни была вырвана из модного журнала, бог весть как попавшего в эту глушь. Голландка приклеила ее к стене над кроватью, и обе девочки восхищались блистательной дамой, изображенной на этой картинке.
— Ах, это было бы восхитительно, — сказала Эмм, хотя все это казалось ей несбыточной мечтой.
В это время у подножия холма появился белый пес с лоснящейся шерстью и с большими рыжими ушами, одно из которых спадало на левый глаз, а следом и его хозяин — сутулый неуклюжий подросток лет четырнадцати — не кто иной, как Вальдо.
Пес быстро взбежал на вершину холма, за ним неловко вскарабкался Вальдо. На нем были видавшая виды мешковатая куртка с подвернутыми рукавами, ветхие вельсконы и войлочная шляпа. Он подошел к Эмм и Линдал.
— Где ты пропадал весь день? — спросила Линдал, поднимая на него глаза.
— Пас овец и ягнят за дамбой. Вот, это тебе! — прибавил он, протягивая пучок нежно-изумрудных побегов травы.
— Где ты их нарвал?
— Возле дамбы.
Линдал тотчас же приколола букетик рядом с розеткой хрустальника.
— Красиво, — сказал он, смущенно потирая свои большие руки и не сводя с Линдал глаз. — Очень красиво.
— Да, только передник все портит. Терпеть его не могу.
Он внимательно посмотрел на нее.
— И мне тоже не нравится этот клетчатый материал. И все-таки тебе идет этот передник.
Он молча стоял перед девочками, опустив руки как плети…
— Сегодня кто-то приходил, — внезапно выпалил он.
— Кто? — в один голос спросили девочки.
— Англичанин.
— А какой он из себя? — поинтересовалась Эмм.
— Н-н-е знаю. У него очень большой нос, — протянул Вальдо. — Спрашивал, как пройти на ферму.
— Как его зовут?
— Бонапарт Бленкинс.
— Бонапарт! — воскликнула Эмм. — Совсем как в той песенке, которую готтентот Ханс наигрывает на скрипке. Под нее танцуют рил.[4]
— Какое смешное имя!
— Был еще один человек, которого тоже звали Бонапартом, — сказала большеглазая девочка.
— Я знаю, — сказала Эмм. — Бедный пророк, которого съели львы. Подумать только, какая жалость.
Ее подруга спокойно посмотрела на нее.
— Бонапарт — самый великий из когда-либо ходивших по земле людей, — сказала она, — он мой любимый герой.
— И чем же он велик? — спросила Эмм, поняв, что ошиблась.
— Его, одного-единственного, боялся весь мир, — задумчиво проговорила ее подруга. — Он не родился великим, нет. Он родился таким же, как мы, но сумел подчинить себе весь мир. Он был маленьким ребенком. Потом — лейтенантом, потом — генералом, наконец, — императором! Он никогда не отступался от задуманного. Он умел ждать, понимаешь? Ждал, ждал, ждал, и в конце концов добивался своего.
— Должно быть, он родился под счастливой звездой, — сказала Эмм.
— Не знаю, — отвечала Линдал, — но только он достигал всего, чего хотел, а это важнее. Он был властелином, и люди трепетали перед ним. Они объединились все вместе, чтобы победить его. Он был один против всех, и они его одолели. Они вцепились в него, как дикие кошки. Как трусливые дикие кошки. Их было много, а он один. Они сослали его на пустынный остров. Он был один, а их тьма, но он вселял в них ужас. Вот это был человек!
— А потом? — спросила Эмм.
— А потом он жил на острове под стражей, — тихо и не спеша рассказывала Линдал, — долгими ночами, лежа без сна, он размышлял о том, чтó уже сделал и чтó еще сделает, если обретет свободу. А днем он бродил по берегам, и ему казалось, будто море опутало его холодной цепью.
— А потом? — спросила Эмм.
— Потом он умер на своем острове, его так и не освободили.
— Интересно, — сказала Эмм, — но только конец грустный.
— Ужаснейший конец, — проговорила рассказчица. Она сидела, опираясь на сложенные крест- накрест руки. — А самое худшее, что все это чистая правда. Я давно приметила, что хорошо кончаются только выдуманные истории, а в жизни все по-другому.
Все это время Вальдо не сводил с нее тяжелого взгляда своих карих глаз.
— Ведь и ты читал об этом, правда?
Он кивнул.
— Но в той книжке, с коричневой обложкой, говорится только о том, что он сделал, а не о том, что он думал.
— Я тоже читала только эту книжку, — ответила она, — но я знаю, что он думал. В книгах ведь не все говорится.
— Конечно, не все, — согласился он и сел у ее ног. — Того, что хочешь знать, в них не найти.
Дети сидели молча. Обеспокоенный долгим молчанием, пес принялся обнюхивать их.
— Если бы все вокруг заговорило! — воскликнул Вальдо, вытянув руку. — Сколько интересного мы узнали бы! Вот бы услышать историю этого холма! В учебнике физической географии сказано, что на месте нынешних пустынных равнин когда-то были большие озера. Может быть, среди этих холмов когда-то лежало озеро? А вот этот огромный валун выкатили со дна волны. Неясно только, как собрались все эти камни и почему именно здесь, посреди равнины? — Вопрос был трудный, и никто не нашелся, что ответить. — Когда я был маленьким, — продолжал он, — я мог часами смотреть на этот холм, думая, что под ним похоронен какой-нибудь великан. Теперь-то я знаю, что этот холм намыло водой. Но как? Вот что самое удивительное. Занесло ли сюда сперва один камень, а потом и другие? — Он размышлял вслух, обращаясь скорее к себе самому, нежели к своим слушательницам.
— О Вальдо, просто бог воздвиг его здесь, этот холм, и все, — важно отозвалась Эмм.
— Но зачем же?
— Так богу угодно.
— Но почему именно здесь?
— Потому что так ему угодно.
Последние слова сказаны были тоном, не допускающим возражений. Неизвестно, удовлетворился ли Вальдо таким объяснением, но он отвернулся и не задавал больше никаких вопросов.
Чуть погодя он подвинулся ближе к Линдал и, помолчав, тихо сказал:
— А тебе никогда не казалось, что камни говорят?.. Иногда, — продолжал он почти шепотом, — я
