– Я думал, мама тебе сказала. Я забил.
– Что за чушь?
– Я нашел работу. Хорошие деньги. Помогаю маме платить за дом.
– Тебе не надо платить за дом. Тебе надо учиться.
– Нет, не надо. Я забил, старик. Хватит.
Ной знал, что не стоит ему продолжать эту тему, Кент и так уже начал ершиться.
– Ну и как ты себя чувствуешь? – спросил Ной.
– Хорошо. Нет, правда.
Ной помолчал. Судя по голосу, его брат и впрямь чувствовал себя хорошо. Или по крайней мере чувствовал облегчение. Он явно стал больше доволен жизнью. Тем не менее Ной не сумел сдержаться.
– Ты сделал громадную глупость, – сказал Ной и подумал: если это и впрямь была глупость, почему он чувствует такое облегчение?
– Нет, – бесстрастно сказал Кент, – это не так.
Ной бросил телефон на кровать. Брат оборвал разговор. Ной был зол, но больше на себя, чем на брата. Как же так: собирается стать высококлассным педагогом и не может помочь собственному брату! Возможно, само понятие «хороший педагог» подразумевает, что некоторых ребят надо оставлять в покое, но его бесила эта глупая реальность – он легко контролировал себя, но решительно ничего не мог поделать со своим братом. Он терпеть не мог безудержную саморекламу банкиров и различного рода консультантов, но боялся, что не настолько способен к самоотречению, чтобы стать хорошим учителем.
Ной побрел в кухню. Он вспомнил, как поражена, ошеломлена была Гера, когда узнала, что у Ноя нет дома мамочки, которая готовила бы ему обед; ее Удивляло даже то, что Ной вообще как-то умудрялся сам себя кормить. Холодильник был пуст, а Ною хотелось есть. Он устал от баночного супа и мексиканского фастфуда – пожалуй, пришло время возобновить дружбу с Герой и Федерико.
Ной порылся на полках в поисках подарка хозяйке. Непочатой оказалась только банка шведского соуса для спагетти, который он ни с того ни с сего купил в «Икее», когда ездил туда за мебелью. Он бросил банку в пакет и устремился за дверь.
Он позвонил и услышал на лестнице тяжелую поступь Геры. Она очень обрадовалась Ною, а он был в восторге оттого, что кто-то так искренне радуется его приходу. Ее улыбка была полной противоположностью хозяйской улыбке доктора Тейер, чье гостеприимство было убедительно лишь для тех, кто сам желал быть в нем убежденным. Она поманила его наверх, и он пошел за ней, чувствуя, как разрежен воздух там, где она проходила. Она исчезла в своей спальне и через пару минут появилась снова, уже в другом, капельку более элегантном гавайском сарафане с серебристой оторочкой.
– Как вы поживаете, Ной? – Она, похоже, специально тренировалась: прононс и тягучие гласные были как у членов королевской семьи.
– Мои дела хорошо, спасибо, – сказал Ной.
– Вы кушали? – спросила Гера, продвигаясь к кухне.
– Я принес вот это, – сказал Ной, доставая из хрустящего пакета банку соуса. Он даже губу прикусил – так ему показалось невежливо, что он что-то притащил и доставил Гере дополнительные хлопоты. Но Гера, увидев приношение, захлопала в ладоши, святясь радостью и любопытством, словно Ной предъявил ей в корзинке спасенного Моисея.
– О, Ной! Спасибо. – И она с почтением понесла банку в кухню.
– Да не за что, – пробормотал Ной, разглядывая драную диванную обивку.
– М-м, – рассеянно промычала Гера. Из дверного проема высунулись голова и громадные груди. – А сколько вам платить ваше агентство, Ной? – Голова и грудь снова скрылись в кухне.
– О, очень хорошо платит. И будет платить больше, если найдет мне еще учеников.
– Моя чудная дочь Титания, – голова Геры задержалась в проеме ровно настолько, чтобы сделать ударение на слове «чудная», – она всегда была такая старательная. Ей в этом году исполняться двадцать. Я так мечтаю, чтобы она могла учиться, пойти в колледж. Как вы думаете, она там будет хорошо учиться?
– Да, я не сомневаюсь, что она…
– Ведь она умничка, не то что Федерико, он милый мальчик, но, знаете, тугодум. Я думаю, она бы справилась. – В ее голосе слышалась такая мольба, будто Ной был членом приемной комиссии.
– Вы так хорошо говорите о своей дочери, – сказал он.
– Она сокровище, Ной, она вам непременно понравится. – Это прозвучало как команда. Может, оттого, что она не всегда верно интонировала английские фразы. Ной переключил внимание на стакан вина, который дала ему Гера.
– Титания! – позвала Гера. – Идем! Ужинать пора!
Ной кашлянул и поднялся с дивана. В комнату, вытирая руки старым полотенцем, вошла девушка.
– Привет, – сказала она, в последний раз вытерла руку о полотенце, потом о брюки и наконец протянула Ною. – Меня зовут Олена. Мама будет говорить вам, что мое имя Титания, но на самом деле меня зовут Олена.
Она была высокая, стройная, у нее было красивое лицо, нежная кожа и яркие белые зубы. Ной взял ее влажную прохладную руку. Она походила на эль-Фа, от нее пахло лесом.
– Ной – репетитор, – сказала Гера. Она выговорила это преувеличенно отчетливо, словно пародировала свою собственную роль хозяйки.
– Я знаю, – откликнулась Олена. – Я об этом целыми днями слышу.
Она была такая высокая, что ей пришлось чуть-чуть нагнуться, чтобы встретиться с ним глазами. В ее речи слышался британский акцент.
– Вы очень хорошо говорите по-английски, – сказал Ной.
Олена кивнула. Многие иностранцы, хорошо говорящие по-английски, воспринимают этот комплимент как оскорбление, как лишнее напоминание о том, что для них этот язык чужой.
– Вы тоже хорошо говорите по-английски, – картинно подмигнув, ответила она.
Ной улыбнулся:
– Очко.
– Вот и прекрасно.
Она зевнула. Ее прекрасные волосы были собраны в простой конский хвост. У нее были крупные, резкие черты лица; на широких скулах, делавших ее сходство с Федерико несомненным, отражался свет электрической лампочки без плафона, висевшей над их головами.
Гера поставила на стол еще один чумазый стакан с вином и, одарив Ноя заговорщицкой улыбкой, вернулась на кухню.
Олена, извинившись, открыла холодильник, достала бутылку пива и одним верным ударом по столешнице снесла крышечку.
– Будете, Ной? – прокричала она из кухни.
– Чего орешь? – раздался из одной из спален хриплый голос Федерико. Олена разразилась пулеметной очередью на албанском.
Вернувшись к столу, она отодвинула бокал, который налила ей мать. И чокнулась бутылкой со стаканом Ноя.
– Ваше здоровье, – негромко сказала она. – Так вы с Федерико друзья?
– Мы иногда встречаемся, это правда, – сказал Ной.
– Не понимаю, и как это мы с ним родственники? Он какая-то совсем особенная ветка на древе, хороший пример того, как могут разниться наши гены. Понимаете, о чем я? То, что мы с ним из одинаковых яйцеклеток, – это же удивительно.
Она говорила, и ее губы кривила сардоническая усмешка, словно она досадовала на ограниченность языковых средств. Ной не сводил глаз с ее рта.
Они сделали еще по глотку.
– Вы заметили, – спросила она, – что здесь совсем нет книг? Словно мы тут, у вас в Америке, совсем опростились. Быть может, – она слегка улыбнулась, – это результат влияния вашей страны?
– А в Албании, вероятно, много интеллектуалов? – заговорщицки улыбнулся Ной, как будто имел хоть малейшее представление о том, сколько в Албании интеллектуалов.
– О да, их там полно, – сказала Олена, – сейчас, правда, меньше, раз я оттуда уехала.
