походили на спустившихся на тротуар международного аэропорта богинь.
Октавия Каротенуто, родом из Милана, живет в Гринвиче, штат Коннектикут. Падчерица влиятельного, хоть и бесконечно осмеиваемого итальянского политика. Они с Таскани друг друга дополняют: Таскани – изящная кофейная чашечка, Октавия – круглое блюдце. У нее была плотная комплекция игрока в регби, которая, по мнению Ноя, соответствовала определенному типу лесбиянок, но крепышка Октавия была настолько проникнута чувственной уверенностью в собственной сексуальности, что ее рельефные мускулы и плосковатая грудь казались намеренно созданным образом, последним писком нового сезона.
Фотография, кажется, передает доносящееся из плейеров ритмическое громыхание и взрывы смеха, сопровождающие все новые открытия юных путешественниц. Сидящие поблизости пассажиры заваливаются набок – подальше от девочек. Не забыть при печати обрезать маленькую бутылочку вина на столике у кресла Таскани.
Рюкзак Ноя проделал свой путь в Марсель через Милан. До его прибытия остается четыре часа. За кадром: Ной и Олена готовятся к СЭТу, сидя на ковре в вестибюле для вновь прибывших.
Девочки так и не смогли привыкнуть к тому, что во Франции еда похожа на то, чем (или кем) она была до готовки. Свинья так до конца и не становится свининой, корова – говядиной. Из тарелки выглядывают кости и бледные хрящи. Октавия в отчаянии заказала суп из цыпленка. В бульоне и впрямь плавал умерщвленный цыпленок – разделанный и сложенный в тарелку по частям. Несколько позже Октавия согласилась-таки принять пищу из «Макдоналдса» – поп-корн и жареного цыпленка. Таскани, судя по всему, снизошла только до диетической колы. В тот вечер Олена специально ходила к девочкам в номер, чтобы поговорить с ними о еде (в основном, как она едко изложила Ною, о том, что ее следует есть). Ушла она от них рассерженной и обескураженной. С того вечера она стала их называть «Которая-Не-Ест» и «Итальянская Принцесса».
Ной вдохновляет девочек на то, чтобы они съели все до конца, поскольку это последняя еда, которую им не придется нести самим. Вдохновленная его речью, Таскани взяла круассан, разрезала его, разложила ломтики в форме звезды и потом съела половину.
Они появились, когда он уже подошел к кассе. Наверху обнаружился магазин одежды, по их словам, «дешевка, похуже, чем „Гэп“» 22.
Таскани и Октавия (как Ной подозревал, и Олена) прониклись к Бену пылкой страстью. Ною приходилось напоминать себе, что, может быть, все дело в том, что тот француз и их проводник. Еще он отец двоих детей. Может, они чувствуют себя защищенными. Какая разница.
От Олены Ной слышал, что Бену в восторге оттого, что его наняла англоговорящая группа. Хотя он покорил большинство мировых вершин, ему не выпадало случая попрактиковаться в английском с тех пор, как он учился в лицее. Помня об этом, он нашел смешные английские тексты и выучил несколько фраз. К несчастью, со времен лицея Бену позабыл все, что знал по-английски, так что продвинутые слова и выражения были единственными словами, которыми он владел в рамках английского языка. Три или четыре раза в день он их останавливал, начинал: «Было бы лучше, если бы…» – и не знал, как закончить фразу.
Ной только что сообщил Бену, что смысл поездки в том, чтобы научить девочек говорить по-французски, так что его английский не понадобится.
Хотя со стороны кажется, что они – сама галантность, словно рейнджеры, решающие, по какой тропке лучше отправить женскую часть отряда, Бену и Ной так и не смогли найти общего языка. Бену робел от безукоризненной речи Олены и согласился говорить с девочками только по-французски, однако, не желая мириться с тем, что английский ему впрок не пошел, он решил приберечь свой бессвязный и изощренный монолог для Ноя. Ной, изнывая от жаркого солнца и тяжелого груза, передразнивал Бену, переводя его фразы типа «было бы лучше, если бы не было хуже» на такой же ломаный французский.
Ной разделил палатку с Бену; днем он то и дело напоминал о своем присутствии и раздражал Ноя, ночью он не давал забыть о своем присутствии и раздражал Ноя несказанно. У него был удивительный, вероятно, годами тренировок отработанный храп. В начале ночи это был быстрый, ритмический посвист, напоминавший дыхательные упражнения дзэнского монаха Лемазе. Затем постепенно Бену вошел в раж, и его кашляющие всхлипы звучали с нарастающей и затем ниспадающей мощью на манер сирены, демонстрирующей пример доплеровского эффекта. Проворочавшись без толку несколько часов, Ной решил попробовать перевести Бену в состояние более легкого сна. Сначала он потряс палатку. Потом самого Бену. Наконец прибегнул к помощи звуков. «Тихо»,-громко шепнул он. Потом заорал: «Тихо!» Под конец его осенило: перевести на французский. «Силянс!» Он постарался прибавить еще и парижский акцент. Бену притих, и Ною в конце концов удалось заснуть.
