Анатолию, более того, он произвел на юношу отталкивающее впечатление. Эберле, который все время пытался шутить, казался Анатолию гораздо симпатичнее. Капитан Малкин был доволен текстом для передачи, который написал Франц Цингет.
Спустя полчаса Анатолий сидел на ротном НП и слушал, как Эберле зачитывает текст воззвания, написанный Цингетом, через ОГУ. Сам Цингет молча сидел рядом, глядя в пустоту перед собой.
Нет, это спокойствие не понравилось Толику. Во всяком случае, его никак нельзя было сравнить со спокойствием, каким обладал Виктор Андреевич.
— Эй, люди! — крикнул Эберле в микрофон в самом конце передачи. — Если вы хорошо слушали, то поняли, что с вами говорил не кто–нибудь, а вахтмайстер Эберле из пятой роты…
— Все это треп! Вахтмайстер Эберле убит! Скажи лучше, откуда ты родом?! — крикнул кто–то из немецких окопов.
— Я из Мюнхена, по профессии металлист. Только я немного лучше вас понял, что такое хорошо и что такое плохо…
— Если ты из Мюнхена, то спой нам самую популярную в городе песенку.
Эберле рассмеялся прямо в микрофон:
— А почему бы и не спеть!.. Навостри–ка получше уши!
В этот момент Цингет наклонился к Эберле и что–то прошептал ему на ухо. Эберле кивнул и пробормотал:
— Очень хорошо! — Наклонившись к микрофону, он сказал: — Да, я вам вот что еще хотел сообщить: рядом со мной сидит камарад из третьей роты. Он мне только что как раз поведал, что наделал со страху Берендт из первого взвода. — И Эберле громко засмеялся. — А теперь я вам спою!
И он запел о придворном пивоваре. Цингет подпевал ему. Вдвоем они допели песню до конца. Когда песня смолкла, из немецкого окопа послышались аплодисменты.
— Видно, представление пришлось по вкусу, — усмехнулся капитан Малкин.
Однако, едва они покинули ротный НП, с немецкой стороны открыл огонь станковый пулемет, а вслед за ним начали бить минометы.
Эберле дернул Цингета за рукав:
— Будь осторожен, парень!
Однако Цингет не обратил никакого внимания на это предупреждение.
— Какая глупость, какая безграничная глупость! — цедил он сквозь зубы, глядя в сторону гитлеровских окопов.
— О какой глупости вы говорите? — спросил Цингета капитан. — О своей собственной?
— Вполне возможно, — ответил Цингет и, хлопнув в ладоши, громко воскликнул: — Хватит, люди! Хватит!.. Прекратите!.. — И совсем тихо добавил: — Какое странное существо человек… Еще вчера я трясся за свою жизнь… а сегодня уже ничего не боюсь. — Повернувшись к Эберле, спросил: — Ты это понимаешь, товарищ?
Анатолий внимательно следил за выражением лица худого немца, он даже понял кое–что из его слов.
Эберле, ничего не говоря, положил руку на плечо Цингета.
Возвращаясь в село, Анатолий думал о немецких коммунистах. Он теперь начал понимать, что они взялись за выполнение необыкновенно трудной задачи. Борьба, которую им предстоит вести, чрезвычайно тяжела. Некоторые немцы, как, например, этот рабочий из Гамбурга, могут даже потерять мужество, но с Виктором такого не случится. В этом Анатолий был уверен.
12
Увидев, что Кипиани улегся на походной кровати, Виктор на миг задумался, стоит ли ему беспокоить майора. Он на цыпочках приблизился к кровати.
— Ну, что там еще? — недовольно проворчал Кипиани, почувствовавший, что кто–то вошел в комнату.
— Товарищ майор, разрешите доложить: сорок человек перешло к нам! Что вы на это скажете? И все они хотят присоединиться к антифашистскому движению! Они познакомились с Манифестом комитета и заявили о солидарности с ним.
— Сорок из двухсот? Не многовато ли? — спросил Кипиани, поправляя фитиль в коптилке.
— Товарищ майор, это еще не все! — Виктор с трудом сдерживал радостное волнение. — Пять радистов изъявили желание работать на комитет.
Кипиани скептически покачал головой и заметил:
— Что–то события развиваются чересчур быстро… Приведите их ко мне.
— Они ждут вас.
Через минуту в комнату вошли пятеро солдат. Майор внимательно посмотрел на каждого из них, и это, видимо, смутило солдат. Однако едва Кипиани начал задавать им вопросы, как от их скованности не осталось и следа. Казалось, они только и ждали того момента, когда смогут поговорить с советским офицером, чтобы рассказать ему, в каком тяжелом положении находятся немецкие солдаты. Некоторые из них до сих пор все еще верят фашистской пропаганде и не верят в то, что русские не расстреливают пленных. Вот они, радисты, и придумали свой план, с помощью которого им удастся убедить их в обратном. Но для этого им нужно вернуться в свои части, чтобы уже одним своим появлением показать, что фашисты лгут. Кроме того, они попытаются убедить солдат своего взвода, а то и всей роты сдаться в плен целым подразделением. Вернувшись в части, радисты будут поддерживать связь по радио с группой майора Кипиани. Позывной — «Красный черт».
Услышав это, майор скептически усмехнулся: названый позывной не отвечал ни характеру, ни целям Национального комитета.
Переубедить троих из пяти радистов, которые и придумали этот позывной, оказалось не так–то легко.
— Послушайте только, товарищ майор, как красиво это звучит! — настаивали они на своем.
Однако майор не согласился.
— Нет, это не годится, — строго сказал Кипиани. — С вашими «красными чертями» вы не только не поможете делу, но и навредите ему. Я категорически отклоняю ваш позывной. Для того чтобы привлечь солдат на свою сторону, вы должны придумать что–нибудь другое.
Радисты растерянно переглянулись между собой.
Виктор предложил использовать другой позывной — «Лев». С ним согласились все.
Было решено переправить радистов в тылы их дивизий до наступления следующего утра.
— Товарищ Шенк, вы проведете группу на передний край, — приказал майор Виктору и пожелал радистам успеха в их работе.
Виктор имел основания доверять всем пятерым радистам, каждый из которых хлебнул горя и на родине и на фронте и теперь хотел хоть что–то сделать хорошего.
Больше всего Шенку понравился перебежчик Ганс Бринкмейер, бывший электромонтер из Штутгарта. В солдатской книжке Ганса лежали три газетные вырезки: в первой сообщалось о гибели его старшего брата Вольфганга, по второй — о гибели второго брата Герхарда и в третьей — о смерти матери, Марии Бринкмейер, урожденной Штранц. По словам пленного, мать его погибла во время бомбардировки.
У двух других пленных в карманах были найдены письма, адресованные близким на родину. В этих письмах между строк можно было вычитать об усталости и недовольстве офицерами. Так, например, в одном из писем были такие строки: «…Нас хотят убедить в том, что у русских не хватает солдат и очень мало танков и боеприпасов. Но теперь мы на собственном опыте почувствовали, что это не так. Они затащили нас в мешок. Ты не можешь себе представить, как они воюют: если они решили взять город, то обязательно возьмут его… Только бы нам выбраться отсюда живыми!»
Солдаты писали, что офицеры ввели их в заблуждение. Теперь же они по–настоящему почувствовали всю бессмысленность этой войны.
У четвертого радиста нашли письмо жены, в котором она заверяла его в своей верности.
Пятый радист регулярно слушал радиопередачи Национального комитета, обсуждал их со своими товарищами. Он склонил своих друзей к тому, чтобы перебежать на сторону русских.
После того как радисты ушли, Виктор доложил майору свои выводы по первому допросу.
