следующий шаг, еще более тяжелый.
Капитуляция такого большого количества войск была бы большой трагедией для Германии. А поскольку здесь еще чрезвычайно активно действует этот Национальный комитет «Свободная Германия», то принятие условий капитуляции будет рассматриваться всеми как результат деятельности этого комитета. Неприязнь Гилле к Штеммерману росла. Пока существовала хоть малейшая возможность сместить генерала, Гилле не хотел способствовать дальнейшей потере престижа вермахта перед собственным народом и какого бы ни было роста престижа комитета «Свободная Германия». Гилле любил рисковать и потому на этот раз решил поставить на карту все. Будучи командиром дивизии войск СС, он всеми средствами, вплоть до грубого насилия, стремился воспрепятствовать тому, чтобы десятки тысяч немецких солдат стали объектом русской пропаганды, а то еще и пропаганды немецких коммунистов, а затем через какое-то время вообще могли бы, чего доброго, выйти из-под власти нацистского режима.
Как только начальник штаба снова покинул помещение, генерал Штеммерман более детально объяснил Гилле задачи, поставленные перед дивизией СС «Викинг», подчеркнув при этом, что говорит об этом только для того, чтобы лично проинформировать его.
Гилле даже не попытался скрыть ироническую усмешку и сказал:
— И все-таки я не получил ответа на мой главный вопрос… У меня перед штабом стоит машина, на которой укреплена очень высокая штанга. Так не вывесить ли на ней белый флаг?
Фуке остолбенел: подобной наглости еще не приходилось слышать.
— Группенфюрер! — Штеммерман так энергично поднялся, что стул, на котором он сидел, отлетел и ударился о стену. — Сейчас вы немедленно вернетесь в свое соединение! И через два часа доложите о выполнении приказа, который я вам только что отдал. Понятно?
— Слушаюсь! — пробормотал Гилле, сверкнул очками, но так и не пошевельнулся, обдумывая про себя, а не пойти ли ему сейчас ва-банк.
Зашевелился он только тогда, когда Штеммерман с угрозой в голосе спросил его, чего он еще ждет. Мысленно обозвав себя дураком за то, что еще накануне не связался по телефону со штабом верховного командования, Гилле вышел, хлопнув дверью.
Генерал устало опустился на стул и закрыл глаза. После долгого молчания он произнес:
— Вот он, настоящий котел, в который мы попали. — И он устало посмотрел на полковника.
Фуке, который все это время стоял возле окна, подошел к двери.
— Если разрешите, господин генерал, у меня одно замечание…
— Прошу вас!
— Господин генерал, как мне кажется, мы должны обезопасить себя от подобных поползновений господ из войск СС. Во что бы то ни стало. Прошу извинить меня, господин генерал, если я…
— Говорите откровенно!
— Однако нам не следует перегибать палку. Группенфюрер СС Гилле имеет прямую связь со штабом верховного командования. Он наверняка попытается… — Фуке замолчал.
— Что же он попытается? — деловито спросил генерал.
— Взять вас под опеку.
Штеммерман хорошо понимал, что Гилле постарается подставить ему ножку. Во всяком случае, Штеммерман имеет возможность вылететь из седла, если не будет считаться с расстановкой сил в командовании вермахта. Еще решаясь на ведение переговоров с русскими, Штеммерман взвесил все «за» и «против».
Непосредственный начальник Штеммермана генерал Вёлер, без сомнения, как и прежде, был хорошо расположен к нему. Вёлер, как и Штеммерман, относился с неприязнью к командирам войск СС. Вёлеру довольно легко удалось завоевать себе уважение. Уроженец Нижней Саксонии, он довольно рано получил должность командующего армией, так как пользовался в ОКБ солидным авторитетом за свои знания, рассудительность и осторожность. К тому же он имел тесные контакты с генерал-фельдмаршалом фон Манштейном, начальником штаба у которого он был с сентября 1941 года по май 1942 года. Затем он занимал должность начальника штаба группы армий «Центр» у фельдмаршала фон Клюге, а после сдачи Харькова 22 августа 1943 года был назначен командующим армейской группировкой, которая позднее была переименована в 8-ю армию.
С Вёлером генерал Штеммерман прекрасно сработался. Тогда он еще не знал, что ему следует бояться начальника штаба Вёлера генерала Ганса Шпейделя. В ходе январских боев, которые они вели в тесном взаимодействии, Штеммерману так и не удалось установить с ним дружеский контакт. Шпейдель был с ним вежлив, но держал на определенной дистанции, что обижало командира корпуса. Будучи по натуре живым и общительным, он считал начальника генерального штаба человеком несимпатичным. Штеммерман любил ясность в отношениях. О Шпейделе же у него сложилось мнение как о человеке, который во всем замешан. Более того, ходили даже слухи, что его вот-вот откомандируют во Францию в распоряжение генерал-фельдмаршала Роммеля. И это в то время, когда здесь дел хватает! Нет, господину Шпейделю не удастся выманить никаких резервов. Именно поэтому Штеммерман полагал, что Шпейдель по крайней мере не станет его противником.
Однако командование 1-й танковой армии придерживалось другого мнения. И хотя Штеммерман не был ему подчинен, оно имело доступ к ставке, и с этим следовало считаться. В 1-й танковой армии было запрещено критиковать ОКБ и войска СС. Командующий армией генерал-полковник Хубе, служивший в первую мировую войну в пехоте, потерял в одном из боев руку. В глазах генерала Штеммермана он был обыкновенным хвастуном. Штеммерман никак не мог простить Хубе пустого хвастовства, когда тот заявил в ноябре 1942 года под Сталинградом: «Я имею опыт по котлам!» Затем он беспардонно похвастал, что его танки во что бы то ни стало пробьют брешь в кольце окружения русских, чтобы немцы в последующем должным образом использовали этот успех. И действительно, брешь была пробита, и даже не одна, а несколько, только не им, а русскими в боевом порядке его танкового корпуса, что, однако, не помешало ему самому улететь из котла на самолете. А сейчас он нечто подобное обещал сделать здесь, только, разумеется, с другими солдатами и с другими танками.
Когда Штеммерман подумал о генерале Венке, начальнике штаба у Хубе, то в памяти его сразу же всплыла такая пустая фраза, сказанная генералом Венком: «Как-нибудь мы все же выкрутимся». С Хубе генерала Венка роднила недобросовестность. Венк, как говорят, выиграл операцию, но пациент-то скончался. Генералы называли его «солнечной птичкой». Штеммерман не питал к Венку никакого доверия, так как знал, что тот еще в далеком прошлом, когда был лейтенантом, сдал экзамены, открывшие ему дорогу в генеральный штаб, лишь со второго раза.
Зато Штеммерман уважал Эриха фон Манштейна. Причина этого уважения крылась в том, что Манштейн был отпрыском старинного прусского офицерского рода, который остался верен традициям своих предков: в четырнадцать лет он был уже кадетом, затем попал в 3-й гвардейский пехотный полк, потом закончил военную академию. В первую мировую войну он уже был адъютантом командира полка, чуть позднее — офицером связи, затем — офицером генерального штаба. В 1919 году служил в Бреслау в пограничных войсках, позднее — в рейхсвере.
8 1934 году стал начальником штаба военного округа в Берлине, в 1935 году — начальником оперативного управления в генеральном штабе сухопутных войск, а в 1936 году — первым заместителем начальника генерального штаба Людвига Бека. Это был прямой путь к вершине, который так нравился Штеммерману. Генерала особенно интересовало: каким образом Манштейну удается удерживаться на покоренной вершине?
По сугубо военным соображениям Бек отклонил военные планы Гитлера, а Манштейн, напротив, помог их претворению в жизнь: при захвате Чехословакии — как начальник штаба армии, против Польши — как начальник штаба группы армий «Юг», против Франции — как командир корпуса… и, наконец, в войне против СССР. Поражения гитлеровских войск под Москвой, Сталинградом и Курском отнюдь не лишили его ни маршальского жезла, ни доходов. Все кончилось большой критикой мелких деталей разработанной им стратегии, и не больше.
Ровно две недели назад он заверял фюрера в своей верности. 27 января Гитлер вызвал к себе в ставку всех командующих армиями, сражавшимися на Восточном фронте, и большое количество высокопоставленных офицеров и прочитал им доклад о необходимости повышения национал-социалистского воспитания войск. В заключение он сказал: «…И если дело дойдет до крайности, то тогда последними при
