прозвучало какое-то недоверие: действительно ли это защитник убийцы, может быть, это всего-навсего особенно хитрый поклонник, который хочет поймать меня в свои сети? Почему он не задает вопросов?
Метцендорфер следил за руками официанта: с заученной ловкостью, так, словно ими не управлял мозг, они убрали посуду со стола и потом с привычной, словно бы любовной озабоченностью собрали салфеткой крошки. Он сказал, глядя на эти руки:
- Альтбауэр, конечно, не отличался разговорчивостью, он болтать не любил, это вы просто сочинили.
_ Верно! - услышал он ее короткий ответ. - Но я не спала с ним, - заверила она его еще раз, - и вообще все это было шуткой. Сама не знаю, почему я согласилась.
На этот раз Метцендорфер не стал ей поддакивать. Он сказал резко:
- Но все-таки вы хорошо запомнили его лицо и вспомнили его фамилию, хотя в регистрационной книге ее не было. Недавно вы сказали, что он собирался выехать в Пассау. Я убежден, что такие подробности известны вам не о каждом постояльце.
- Да, не о каждом, - ответила она с вызовом, - а то бы у меня не хватило времени. Да и неинтересно мне это. Только вот… ну, из-за этой шутки. - Она умолкла.
- Из-за какой шутки? - спросил Метцендорфер и посмотрел на нее.
Она ответила сразу:
- Он так же заспался, как вы, он приехал из Франции и очень устал. Номер его не был заперт. Я открыла дверь и, увидев, что он еще в постели, хотела тихо выйти. Но он сделал мне знак, и я подумала, что он попросит завтрак в номер, так многие делают для удобства. - Она, задумавшись, посмотрела в сторону и прибавила: - Вот уж не стала бы! Ведь так не чувствуешь себя свежей. А мне без этого чувства и завтрак не в завтрак!
- Но он не попросил принести завтрак? - осторожно спросил адвокат.
- Нет, - сказала она, - когда я подошла, он встал. На нем был бордовый, в продольную полоску свитер поверх пижамы. Я тут же подумала: сейчас он полезет к тебе! Но он стал у стены возле кровати и сказал: «У меня что-то украли!» - Немного подумав, она продолжала: - Я решила, что это дешевый прием: мол, ты украла мое сердце, а потом в постель. Многие так действуют, но со мной такие номера не проходят.
Метцендорфер пристально посмотрел на нее и заметил презрительную гримасу, искривившую ее рот: она словно бы вспомнила что-то. Он промолчал.
- Я сразу же громко рассмеялась. - Она торжествующе взглянула на Метцендорфера и добавила: - В таких случаях я громко смеюсь, это действует как холодный душ! Ну так вот, на него это не подействовало. Я сказала еще: «Не может быть, поищите как следует у себя в чемоданах, в нашей гостинице никогда не бывало краж, это первый случай!» Он сказал, не отходя от стены: «Я же не утверждаю, что у меня украли что-то в этой гостинице! Я говорю только у меня что-то
Он кивнул, он в этом не сомневался.
Она глубоко вздохнула: воспоминание о той сцене, видимо, все-таки взволновало ее. Перед тем как продолжить, она несколько раз провела зубами по нижней губе. Она открыто посмотрела на Метцендорфера.
- Он ничего не сделал. И даже не пытался. Он только хотел, чтобы я еще немного задержалась в его номере. Он хотел мне что-то предложить. Ему нужно было, чтобы я его выслушала, больше ничего!
Около полуночи, ворочаясь в гостиничной постели и следя за отсветами фар, непрестанно шмыгавшими у занавески по потолку, Метцендорфер восстановил дальнейшие события, о которых ему рассказала Джина Трициус, так.
Йозеф Альтбауэр приехал откуда-то из Франции, по-видимому не из Парижа. Там он выполнял какой-то большой деловой план и привез результаты. Какого рода был этот план и каковы были результаты, оставалось неизвестно. Во всяком случае, у Трициус сложилось впечатление, что он вел переговоры с какими-то официальными инстанциями и переговоры эти шли долго. Метцендорфер спросил ее, рассказал ли тот ей об этом. Она пожала плечами, и, взглянув на нее, он впервые увидел какое-то подобие растерянности в ее глазах.
- Не помню, - ответила она, - может быть, мне просто так показалось. Я, собственно, не слушала, я это как-то уловила.
Адвокат не хотел создавать у нее впечатление, что он допрашивает ее. Он нарочно стал распространяться о том, что люди почему-то не умеют слушать и - он судил по свидетельским показаниям - сильно ошибаются в своих наблюдениях, что они, можно сказать, вообще ничего не видят вокруг себя.
Это вызвало у девицы несогласие. До сих пор она старательно следила за своими манерами, а теперь она вдруг поставила локти на стол, подперла голову кулаками, смерила Метцендорфера взглядом и проворчала:
- Уж если я захочу что-нибудь увидеть, то и увижу. И смогу поклясться хоть тысячу раз!
Метцендорфер не позволил себе улыбнуться. Он ее похвалил: значит, она счастливое исключение, тем лучше для этого разговора.
Она снова насторожилась, как бы отстранилась от стола и с недоверием в глазах приняла напряженную, выжидательную, оборонительную позу.
Метцендорфер отставил эту игру. Он понял, что дальнейшие околичности бесполезны. Он испугался, что они уведут его от цели. Джина Трициус, видимо, уже поняла, что его кажущаяся уступчивость - это всего- навсего гибкость, благодаря которой его следующий вопрос бьет в цель с еще большей силой. А если она это поняла, то ему следовало признать, что тактика его была именно такова. Он спросил:
- Что же это было за предложение?
Она с притворным удивлением подняла брови, отчего их тонко подведенные дуги приобрели сходство с ро #769;жками.
- Я не делала никаких предложений! - ответила она невинно.
- Да нет же, я имею в виду Альтбауэра!
- Что? Разве вы его знали?
- Конечно, не знал. Как вам могло прийти это в голову, фрейлейн Трициус? Ведь я бы тогда не сидел здесь!
- Я так поняла, - сказала она небрежно и, опустив брови, словно бы убрала черные ро #769;жки, - что он сделал вам какое-то предложение.
Метцендорфер недоуменно посмотрел на нее.
Она ответила ему серьезным взглядом и вдруг улыбнулась, - улыбнулась так, что он сразу представил себе, как улыбалась она в школе, подстроив какую-нибудь каверзу учителю.
Смахнув со лба жидкую рыжую прядь, он поднял свой бокал, усмехнулся и сказал на жаргоне, хорошо ей знакомом:
- Пасую! - Он сразу понял: это правильный тон; он понял: девица капризна и в своих реакциях подвластна настроению; он понял: сейчас я и правда узнаю все, что она знает. И чтобы усилить сказанное, прибавил: - Вы меня обставили!
Когда он позднее - была ночь, и фары невидимых встречных машин прыгали ему навстречу блестящими мячами - отвозил домой Джину Трициус, ему и в самом деле было известно следующее.
