чего тянуть вола?
Следователь подался плечами вперед, завис над столом и раскрыл тоненькую папку.
— Для начала два слова, товарищи, — у него оказался неожиданно низкий голос. — Мы не располагаем убедительными доказательствами. Пока! Иначе бы разговор шел не здесь… Но поступил сигнал. И мы должны его проверить. Начальство посоветовало мне собрать актив вашего учреждения, руководителей. Дабы избежать кривотолков. А возможно, и вы сами подскажете что-нибудь. Еще раз поясняю, я пришел не допрашивать, а беседовать.
— Да начинайте, бога ради, — не удержалась Шереметьева.
Мостовой скользнул отвлеченным взглядом по пышногрудому торсу начальника отдела использования. Сонные его глаза оживились, но тотчас погасли, сказывалась тренировка.
«Ах ты, пострел, тоже туда», — лениво подумал Гальперин и хмыкнул. Настороженность сменилась благодушием, он сидел расслабленно, как после парной. Так чувствует себя человек, не отягощенный угрызениями совести, наблюдая со стороны интересные события.
Следователь Мостовой поймал его взгляд, на мгновение сконфузился и рассердился. Казалось, между ним и Гальпериным вдруг протянулся невидимый обоюдоострый стержень, что колол одного при движении второго. Разница была лишь в том, что Мостовой знал, с чем он пришел, а Гальперин не знал и даже представить не мог. «Посмотрим, как ты сейчас покрутишься», — думал Мостовой, испытывая нарастающую неприязнь к Гальперину, чувствуя чуть ли не сладострастное удовлетворение от пауз и затяжек.
— Извините, товарищи, за некомпетентность… я хотел бы вначале уточнить — имеют ли право сотрудники архива держать у себя дома архивные документы? — Мостовой обвел всех взглядом, умудряясь при этом пропустить Гальперина.
В ответ раздался глухой ропот. Непонятно было, куда клонит следователь.
— Ни в коем случае! — отрубила Тимофеева. — Это серьезное нарушение правил. Кто, интересно, из нас позволяет себе такое? Я лично не знаю.
— Тогда второй вопрос. Есть ли в фондах архива документы помещика Сухорукова? — спросил Мостовой, продолжая смотреть на всех кроме Гальперина. Ему вполне было достаточно и того, как скрипнуло кресло под тяжестью заместителя директора по науке.
— Что за вопрос?! — раздались голоса. — В архиве тьма всяких документов… Сразу и не ответишь…
— Позвольте, позвольте, — вплелся в общий гомон голос Гальперина.
Но Мостовому опыта было не занимать. Эффект в его профессии штука далеко не последняя. Тут главное — не просрочить время, не выпустить инициативу…
— Я хочу спросить Илью Борисовича Гальперина, — актерски перекрыл гул Мостовой. — Известно ли ему что-либо о документах помещика Сухорукова?
— Я и хочу сказать, — расстроенно произнес Гальперин. — Да, эти документы у меня дома.
В кабинете стало тихо. Услышанное обескуражило присутствующих.
— Но документы эти пока не оприходованы. Их обнаружил Евгений Федорович Колесников в россыпи, переданной архиву Краеведческим музеем, — продолжал Гальперин.
— Вы хотите сказать, что эти документы ничьи? — уточнил Мостовой.
— Что значит «ничьи»? Просто они еще не обработаны, не вошли в план, — рассердился Гальперин. — Но это не значит, что я их… стащил.
— А как это значит? — вставила Лысцова. — Если документы у вас дома? И тем более не учтенные архивом?
Вновь по кабинету прокатился ропот.
— Да вы-то что встреваете? — вспылила Тимофеева.
— То есть как?! — изумилась Лысцова.
— А так! — отрубила Тимофеева. — Вы-то что накинулись? Сидите — и сидите себе… Что-то я вас в архиве никогда не видела.
Лысцова метнула возмущенный взгляд с Тимофеевой на Бердникова — как вам это нравится?
Управляющий сидел безмолвно, так же как и Мирошук.
— Э-э-э… — пророкотал Гальперин. — Я вижу вы, ребята, настроены серьезно. А в чем, собственно, дело? Это что, концерт? Или допрос?
— Что вы, Илья Борисович, какой допрос? — Мостовой игриво взглянул на сидящую с хмурым лицом Шереметьеву. — Допросы проводят не здесь. У меня и оснований нет. Сигнал есть, а оснований нет. Но уяснить все же надо, не взыщите.
Его круглое лицо нахмурилось, словно он уже видел то, чего пока никто не видит.
— Как же документы оказались у вас дома, Илья Борисович? — участливо спросил он.
Пухлый нос Гальперина напрягался и опадал, точно резиновый.
— Как-как, — буркнул Мирошук. — Я разрешил.
— Вот как? — строго вставил Бердников.
— Разрешил и все, — из последних сил держался Мирошук. — Илья Борисович сказал, что… дома ему удобней работать над материалом, и я разрешил, — Мирошук умолк, улавливая поддержку своих подчиненных. Он даже улыбнулся.
— И сказал, что в документах, которые он хочет взять домой, имеются письма Льва Николаевича Толстого? — без нажима, невзначай обронил Мостовой. — Да?
Взорвись бомба посреди кабинета, она не произвела бы такого эффекта, вся сила которого выразилась в почти физически осязаемой тишине. Казалось, тишину можно тронуть ладонью, как скалу.
— Да, да… Письма Льва Николаевича Толстого, — переждал Мостовой. — Говорил?
— Н-нет, — едва слышно отозвался Мирошук.
— Так там… были письма Толстого? Илья Борисович? — спросил Бердников.
— Почему были? — помедлив, ответил Гальперин. — Они есть… Три коротких письма, скорее записки.
— Три? — наигранно удивился Мостовой. — А где четвертое?
— Четвертое? Судя по дневнику Сухорукова, у кого-то из родственников… Лопухиных или Издольских. Надо поднять архив, — как-то механически ответил Гальперин.
— Признаться, странно, Илья Борисович, — вставил Бердников. — Вы, такой опытный архивист, заполучили в руки реликвию. И до сих пор не подняли на ноги архив, чтобы обнаружить четвертое письмо? Не говоря уж о том… что надо было огласить такую сенсацию.
— Видите ли, Македон Аристархович, я не убежден, что письма подлинные, — кровь прилила к лицу Гальперина. — Надо их идентифицировать. А потом уже трезвонить да искать дальше. Поиск может быть простым, но может оказаться и сложным. Как повезет.
Ответ Гальперина звучал вполне убедительно.
— А зачем вам понадобились бумаги Сухорукова, позвольте спросить? — Бердников легонько постукивал пальцем о стол.
Гальперин молчал. Как же, будет он им рассказывать о Ксении, о ее диссертации.
— Меня интересовало развитие общественной мысли в России, народное просветительство… А, собственно, что здесь происходит?! — он обвел взглядом собравшихся в кабинете.
Воспаленные лица сотрудников выражали недоуменное сочувствие. Или они знают то, чего не знает он, Гальперин? Он видел всех, кроме Брусницына. Тот втянул себя в нишу за камином, выставив вперед ноги в серых новых сапогах, на толстой ребристой подошве…
И Гальперин устыдился своей робости, да еще в присутствии тех, для которых он долгие годы слыл кумиром.
— Если начальник Управления архивами, — пророкотал Гальперин, как в былое славное время, с ерническим юмором, — интересуется фондом помещика Александра Павловича Сухорукова больше, чем ремонтом бывшего монастыря, значит, он понимает, какую ценность представляет сей фонд для государства.
— Или для отдельных лиц, — съязвила Лысцова.
