2
У Нины Чемодановой была своя манера работы с описью. Она накладывала широкую гладкую линейку и, медленно приспуская ее, внимательно вчитывалась в содержание. При этом она слегка шевелила губами, становясь похожей на школьницу.
Запрос шведского подданного Янссона оказался не таким уж простым. В той части дел Петербургского физиката, что осели в архиве после войны, следов аптекарской деятельности Зотова не выявлялось. Возможно, они прошли по линии Министерства внутренних дел, в ведении которого был Медицинский департамент. Если так, то не исключено, что документы находятся на специальном хранении, как и многое, что относилось к Министерству внутренних дел. А это весьма осложняло поиск. В спецхран, да еще с запросом от иностранца, вряд ли можно будет получить разрешение. Тем более от Мирошука, который при малейшем намеке на необходимость обращения к спецхрану покрывался нервными пятнами. Он укрепил стальные двери кладовой, где размещался спецхран, литой решеткой с пудовым замком. Сургучные печати в местах сочленения решеток внушали робость всякому, проходящему мимо.
Пока Чемоданова не станет огорчать этого шведского русского. Надо посоветоваться с Гальпериным или с Софьей Кондратьевной, может, они что-нибудь подскажут.
Чемоданова оставила опись и направилась в читальный зал.
В полукруглом тамбуре перед входом в читалку, прозванном будуаром, за столом, отгороженным шкафами, куталась в платок заведующая отделом использования Анастасия Шереметьева. Рядом на треножном табурете бочком сидел пожилой мужчина, а вглядеться — молодцеватый старичок, с пухлыми розовыми щечками здоровяка, значительную часть жизни проводящего на свежем воздухе. Это был известный в архиве краевед Александр Емельянович Забелин. Пришел он в архив лет десять назад с ходатайством от городского Общества юных следопытов, в котором состоял общественным инструктором. Он предложил пионерам воссоздать макет старой части города, как она выглядела лет сто назад… Ребятам понравилась забава но вскоре они остыли и перенесли свои пыл на поиски безымянных солдатских курганов. А Забелин увлекся. Раскопал множество документов, рисунков и даже фотографий строений, на месте которых сейчас раскинулась гостиница «Витязь». Аляповатый, в гипсовых колоннах колхозный рынок и вечно закрытый плавательный бассейн Педагогического института… А что же было? А было… Здание Дворянского собрания — двухэтажный особняк в стиле барокко, с причудливыми, точно случайно слетевшими с небес, завитушками и украшениями. Земская управа. Три церкви, одна из которых, по-задуманному, замахивалась на собор, но строительство почему-то не завершилось. Богатый купеческий дом. Опекунский совет. Городская палата суда и расправы. И маленький аккуратный домик родовспомогательного заведения.
Весь этот комплекс Забелин собрал в общем плане. Нашел художника, такого же энтузиаста, как и сам. Художник все тщательным образом прорисовал. Даже деревья пером обозначил — тоненькие, морозные, живые. Словом, работа была проведена большая. И, по отзыву городского Архитектурного управления, «ценнейшая и научно обоснованная». Александру Емельяновичу отвалили премию и вручили грамоту исполкома. А главное — он стал чувствовать себя в архиве уютней. Теперь уже не дрожал осиновым листом при виде желчной фигуры Мирошука. Наоборот, расплывался любезной улыбкой и снисходительно здоровался с видом уверенного в себе человека… И вдруг Александра Емельяновича «позело» на восстановление доброго имени мещанина Никиты Горлова, собирателя живописи, мельника по профессии и просветителя по натуре.
Забелин сидел подле Шереметьевой, терпеливо выжидая, когда та просмотрит опись. То ли по его заявке, то ли по заявке профессора из Куйбышева, что томился в стороне и так же ласково поглядывал на Шереметьеву.
При виде Чемодановой старичок соскочил с табурета и прижал ладони к груди.
— Вот-вот, — проворчала Шереметьева. — Как искать документ, ко мне. А грибы на меду, так Нине Васильевне.
Забелин зарделся, что-то пробормотал в оправдание.
— Молчите, коварный! Важны поступки, а не слова, — с непонятной интонацией закончила Шереметьева. — Что, Нина? Ко мне?
— Посоветоваться надо бы, — ответила Чемоданова.
Выслушав, Шереметьева выразила сомнение в наличии нужных документов, наверняка они вернулись в Ленинград, а иностранца просто-напросто отфутболили. Конечно, такой вариант не исключался… «Надо было ему из своего Стокгольма заказать микрофильм, — громко высказала соображение Шереметьева, — и не мотаться сюда, отрывать людей от работы».
Профессор из Куйбышева чертыхнулся.
— Смешно даже, — произнес профессор. — Какой там микрофильм? Я обычную ксерокопию жду из Москвы шестой год. Был бы еще материал современный, чтобы сослаться на какую-нибудь секретность. А то — торговая политика России восемнадцатого века…
— Торговая политика — самый секретный материал, — вставил Забелин.
— Это наша, да… А царская?
— Тем более царская, — не унимался Забелин. — Хорошенькое дело — показать, чем тогда торговали. Самая что ни есть — антисоветчина.
— Только что так, — понуро согласился профессор. — Тоже захотели, микрофильм…
— Одно дело вам… А то — иностранец, — продолжил старик Забелин. — Мы всегда перед иностранцами робеем.
— Ну, не очень то и робеем, — возразил профессор. — Впрочем, иностранец иностранцу рознь. Смотря из какого лагеря.
— Шведы еще в цене, — согласился Забелин. — Еще не подобрались.
Шереметьева со значением проскрипела стулом.
— Мне вот приятель рассказывал, — профессор понизил голос, полностью умолкнуть не было никаких сил. — Он работал в библиотеке конгресса США. Так туда может прийти каждый. Хоть иностранец, хоть свой. Никаких удостоверений личности. Заполни крохотную анкету — и за считанные минуты материал перед вами. Никаких открытых-закрытых фондов, никаких спецхранов. Он заказал там «Правду» за семнадцатый год. Поди возьми у нас… А что касается ксерокопий, то он их понаделал сколько хотел. И без всяких проблем…
— Пожалуйста! Пускай таких за границу, — проворчала Шереметьева.
— А что?! — ревниво подтянулся профессор. — Обидно ведь. По архивному делу плетемся чуть ли не в каменном веке. Не говоря уж о техническом уровне. Кругом запреты, заслоны. От кого? От себя.
Старик Забелин сочувственно улыбнулся румяным лицом. Синие глазки сияли живыми фиалками.
— Собственный хвост ловим, — поддакнул он.
— Именно.
— Критикуют, заговорщики, — вздохнула Шереметьева. — Хотела бы я взглянуть, как обстоят дела в вашем институте, в Куйбышеве.
— Ну знаете, — взбрыкнулся профессор. — Запрещенный прием. Да, много всяких безобразий и у нас.
— Вот! И помолчите, — прервала Шереметьева, — пока я вашу опись просматриваю. Не ровен час, пропущу нужную информацию, — и перевела взгляд на Чемоданову. — Ты куда?
— Иду к своему Янссону.
— Не огорчай его, — сказала Шереметьева. — Посоветуйся с Гальпериным. Мало ли? Вдруг что и подскажет. Или Брусницын. Пусть копнет в каталоге, кто знает.
Чемоданова направилась в зал.
— Описи, — все не успокаивался профессор. — Ваши описи! За столько лет Главархив не может издать фундаментальный справочник по своим собственным материалам. А те же американцы составили почти полный список наших ведомственных печатных изданий. Вдуматься только. Они издают наш материал, а мы не можем даже его перевести на русский язык и издать у нас… Да разогнать надо Главархив.
