Вьюн суровым взглядом как бы связал воедино троицу смиренно сидящих директоров. Еще раз кашлянул для страховки и раскрыл папку.
— Секретно! Для служебного пользования! — Вьюн вскинул глаза, точно желая убедиться, что все сидят на своих местах, несмотря на зловещее предостережение.
Сообщение заключало первую часть — о происках мирового сионизма, география которого была представлена довольно широко: в мировом масштабе это, конечно, Ближний Восток, с этим злокозненным государством Израиль, которое не на всякой карте и приметишь. От него щупальца тянутся по всем странам и континентам. И вторая часть — происки мирового сионизма у нас, в Советском Союзе. Тут и обработка сознания рядового гражданина, тут и нехватка товаров первой необходимости. Словом, враг коварен, а мы, граждане коренной национальности, доверчивы и простодушны. Пора взяться за ум!
Мирошук почувствовал на себе липкий взгляд Аргентова. «Уж не думает ли бывший полковник, что я сионист?» Мирошук выгнул вперед острые плечи и, при своей тощей фигуре, казалось, свернулся в рулон, над которым уныло торчала плоская голова с асимметричными бровями. Он вспомнил жену Марию, ее пророческие слова о дружине, что окружает несчастного Мирошука, и приуныл. Он заметил, что Аргентов не просто рассматривает Захара Савельевича, а еще и подмигивает своими маленькими поросячьими глазками… «А может, он сам сионист, Кузьма Игнатьевич Аргентов? — мелькнуло у Мирошука. — А подмигивает мне, полагая, что я ему свой?» Он перевел взгляд на Клюеву. Та с детской беспечностью помахивала свернутой газетой и смотрела в окно, где голубоватой патокой растворился зимний солнечный денек. Казалось, ей и дела нет до того, о чем читает Вьюн серьезным голосом, откашливаясь после каждой страницы кашлем первого секретаря горкома товарища Суздалева. А может, она видит в окне, как бело- голубые облака в своем ленивом кружении сбиваются в конструкцию, чем-то напоминающую шестиконечную звезду, как знак нависшей над Россией опасности? Лично Мирошук ничего достойного внимания в окне не видел… И стоило ради этой информации собирать директоров в управлении, отрывать от дела, думал еще Мирошук, когда в любой газете можно все это прочесть без всяких грифов «секретно, только для служебного пользования»?! А может быть, Вьюн хочет увязать содержание своего сообщения с тем, что произошло на собрании? Надо ухо держать востро.
— Вот так, товарищи, — заключил управляющий Бердников, когда Вьюн перекинул последний листок.
— Что же нам делать? — пророкотал полковник Аргентов. Старый вояка, он, видно, не очень перепугался грядущей опасности, во всяком случае, в голосе, кроме чистого вопроса, ничего не звучало.
— Как что? — меланхолично отозвалась вдруг Клюева. — Надо собрать в отдельной комнате всех сотрудников мужского пола и проверить на глазок: кто из них сионист, а кто — нет.
В кабинете возникла тишина. Никто и подумать не мог, чтобы по такому серьезному поводу допускались легкомысленные реплики. И все добросовестно пытались разобраться в предложении директора архива соцстроительства.
— Ну… а с женщинами что делать? Если они также относятся к этому бесовскому племени? — не изменяя серьезности, спросил Аргентов.
— С ними сложнее, внешних признаков нет, — сразу ответила Клюева. — Впрочем, надо посмотреть в архивах, у Мирошука. Там наверняка есть какие-нибудь сведения на сей счет. Антропологические данные, к примеру… А?
Бердников хихикнул и вскинул голову — ну и шутница ты, Валентина Васильевна… И Вьюн засмеялся, как-то беззвучно, широко раззявя бледно-розовый рот, показывая крупные металлические зубы.
— Ну, до этого дело не дошло, Валентина Васильевна, но бдительность проявлять нужно. Неспроста наше совещание посвящено качественному составу сотрудников архивов…
— Что несомненно имеет значение при желании массовой эмиграции из страны людей еврейской национальности, — со значением обронила кадровичка Лысцова.
Бердников кивнул, всем своим видом выражая согласие.
— Я попросил подготовить списочный состав сотрудников ваших архивов. — Вьюн потянулся ко второй папке. — Что же получается, товарищи? Сотрудников коренной национальности, в процентном отношении ко всей массе русского населения нашей области, весьма и весьма мало. В то время как некоренные национальности, — опять же в процентном отношении ко всей массе некоренных национальностей, — весьма и весьма велико. Что говорит о резком нарушении справедливой пропорции… Надо обратить на это внимание… У товарища Мирошука, скажем, это как раз подходит к черте.
— У него — пятеро на сорок три сотрудника. В том числе и Гальперин, заместитель по науке, — подсказал Бердников.
— Ну… о Гальперине отдельный разговор, — нахмурился Вьюн.
— А вот у Аргентова… Из двадцати четырех сотрудников — десять человек, — вставила кадровичка Лысцова. — Правда, из них один армян и два татарина, — кадровичка взглянула на Вьюна: как тот воспримет подобную ситуацию?
Вьюн помолчал, не зная, как отнестись к такому повороту.
— Давайте не отвлекаться, товарищи, — выручил Бердников. — Речь в данный момент идет о происках сионистов. Вопрос не простой. И без того запутанный… Что у Клюевой?
— Я знаю своих людей, — подхватила Клюева опять своим каким-то ерническим тоном. — У меня тоже перекос в национальной политике партии на данном этапе развернутого строительства зрелого социализма.
На этот раз Вьюн нахмурился, что-то ему не понравилось.
— Скажите, — опередила Клюева его отповедь. — Это… проводимое совещание по качественному составу исходит от центральных организаций или проявление бдительности местных властей?
Вьюн засопел. Что это еще за ревизия поведения официального представителя горкома… Бердников недовольно повел головой.
— Официальных циркуляров пока нет, — нехотя ответил Вьюн. — Поэтому и просьба к вам особенно не распространяться. Более того, после совещания вы дадите подписку о неразглашении… Идеологическая комиссия горкома, взвесив ситуацию, решила провести эту акцию. Могу сказать, что с подобной проблемой сталкиваются во многих регионах страны. И соответственно реагируют.
Бердников наклонился к Вьюну и напомнил, что совещание затягивается, — в приемной наверняка уже собрались директора ведомственных архивов, вызванные на двенадцать часов. Вьюн поднялся. из-за стола. Высокий, ладный, в темном, отлично сшитом костюме, белой рубашке с галстуком. Лицо здорового цвета ранней вишни, словно только-только из парной. И волосы блестят, располосованные пробором.
— Что предлагается, товарищи! — произнес Вьюн. — Понимаю, вопрос крайне деликатный. Многие сотрудники некоренной национальности хорошие специалисты, не придерешься.
— Что же делать? — угрюмо буркнул Аргентов.
— А вот что, — азартно подхватил Вьюн. — Во-первых, не брать на работу новых сотрудников некоренной национальности.
— Ну, об этом… Лысцова в курсе дела, — пояснил Бердников. Кадровичка важно кивнула: костьми ляжет, а на порог не пустит, хватит, напропускали на свою голову.
— Во-вторых, сотрудники пенсионного возраста должны быть предупреждены о возрастном пороге… Мы тут прикинули. Если будут соблюдаться хотя бы эти два момента, через пару лет процентная норма станет более справедливой… И еще! В случае, как, скажем, с Гальпериным… Надо ясно дать понять, что факт перемены гражданства любым родственником вашего сотрудника является причиной отказа в работе. Повторяю — любым родственником… Это понятно. Мало ли какими документами располагают наши архивы, а тут… пятая колонна, понимаете.
— А профсоюзы? — поинтересовалась Клюева.
— При чем тут профсоюзы? — поморщился Вьюн. — Смешно даже… В конце концов, предательство — есть предательство. За это надо отвечать… Они, видите ли, хотят хорошо жить, а мы тут отдувайся?
— Действительно! — встрепенулась Лысцова. — С какой стати?!
За время совещания Лысцова разгорячилась, словно гончая, взявшая наконец след. Короткие волосы ее распушились, сонное лицо прорезалось острыми глазками.
— Еще раз, товарищи, предупреждаю — о предмете нашего разговора. Не разглашать! Иначе
