звали ИВРИМ, или евреи. Среди этих арамейских переселенцев особо выделялся некий Авраам, которого считают прародителем еврейского народа. И сегодня, спустя тысячелетия, обращенных в иудаизм называют «детьми отца нашего Авраама»…
Сложно затрагивать такую бездонную тему, как история народа, насчитывающего без малого четыре тысячи лет. Тем не менее, коснувшись в этих сугубо личных записках государства Израиль, нельзя хотя бы пунктиром не пометить исторические события.
Итак, один из внуков Авраама – Иаков, взявший впоследствии имя Израиль, и дал название народу, потомкам его двенадцати сыновей, или, как сказано в Библии, двенадцати колен Израилевых. Отсюда и название – израильтяне. В дальнейшем часть семей разбрелась по миру, покинув землю своего деда Авраама, а часть осталась проживать в Палестине. Кстати, земля эта стала называться Палестиной значительно позже. В начале XII века до нашей эры в эти места вторглись «морские люди» – народы, населяющие остров Крит и побережье Малой Азии, – филистимляне. Их вторжение произвело такое сильное впечатление на Античный мир, что всю страну стали называть их именем – Палестиной.
Закрепившись на побережье, филистимляне двинулись в глубь страны. Первым приняло на себя удар пришельцев племя Дана, одного из двенадцати колен Израилевых.
Война с филистимлянами выдвинула первого израильского царя – Саула, человека из колена Вениаминова. Собрав войско, Саул нанес чувствительные удары захватчикам. Несколько крупных сражений привели к изгнанию филистимлян с севера страны, а также из крупных провинций центра, где проживали колена Иуды и Вениамина. Саул был талантливым полководцем, но жестоким и мстительным человеком, для которого личные интересы ставились превыше всего. Далекие северные племена израильтян еще терпели власть Саула, но для сильного колена Иуды возвышение представителя колена Вениаминова было невыносимо.
И тут на горизонте античной истории израильтян появилась фигура первой величины – Давид, сын землепашца Исессея, из колена Иуды. Еще юношей он победил в поединке филистимлянина Голиафа и стал любимцем народа. Популярность Давида росла еще благодаря его успешным набегам на оставшиеся войска филистимлян. Его подвиги воспевались народом, затмевая образ Саула. Мог ли такое стерпеть царь?
Любой гнев проходит и утихает, только не гнев, в основе которого лежит зависть. И Давид бежал от мстительного Саула в родные Иудейские горы. Но зависть проходит только со смертью – месть Давиду стала смыслом жизни Саула. Тогда юноше пришлось искать убежище у филистимлян, в сражениях с которыми он когда-то прославился. Он получил такое покровительство. Все же поразительное представление о чести было у наших древних предков. Они чтили отвагу, они сочувствовали врагу, понимая, что тот защищает честь своего народа… Постепенно о Давиде стали забывать. Душа Давида, привыкшая к славе, тосковала в забвении.
Но судьба была благосклонна к Давиду: пытаясь отразить новое вторжение филистимлян, погиб первый царь израильский, и племя Иуды пригласило на царство Давида. Филистимляне отнеслись к этому благосклонно, не видя особой опасности в человеке, которого они укрыли от гнева Саула. Но филистимляне не учли одного – Давид не мог предать свой народ, отдать землю израильтянскую пришельцам. Да и честолюбие не довольствовалось Иудейскими горами, где жили его соплеменники. Давид понимал, что для освобождения страны от филистимлян нужно сильное государство. И Давид его создал, заставив северные провинции признать его своим царем.
Последовало новое вторжение филистимлян, решивших указать строптивым северным племенам их истинное место. Настало время проявить Давиду талант полководца. Страна, находящаяся под долгим протекторатом филистимлян, не могла в короткий срок собрать сильное войско, и Давид, скрываясь от бдительных филистимлян, находит союзников среди кочевых племен, использует наемные войска и готовится к решающему сражению. И сражение наступает в долине Рефаим.
Филистимляне разбиты. Они бежали, оставив навеки этой земле хрустальное название – Палестина…
И вот, спустя почти четыре тысячи лет после этих событий, 25 апреля 1991 года, паром «Сильвер Палома» мощно разваливал носом сине-голубую воду, сея мириады брызг, вызолоченных ранним средиземноморским солнцем.
Позади бесцельное всенощное блуждание среди таких же неприкаянных «палубных» пассажиров. Конечно, можно было прикорнуть в мягком самолетном кресле, что стояли в салоне, или, на худой конец, прилечь на чисто вымытом дощатом полу, где-нибудь в сторонке, как туристы из Германии. Полночи они распевали песни, хохотали и целовались. Угомонились часа в три, вольно раскинувшись на полу, точно на поле брани, после сражения…
Но спать мне не хотелось, видно, сказывалась «тренировка», многолетняя привычка сидения ночами за столом, в своем далеком отсюда, ленинградском кабинете.
На верхней палубе, у поручней, я заметил молодого человека в грузинской суконной шапочке. Одного из тех, кто осаждал киприотов электрическим самоваром там, в Лимасоле.
Приличия ради я постоял немного рядом.
Полная луна великодушно стелила под самый нос парома серебристый шлейф, и паром, казалось, скользит по нему, точно по единственной тропинке в темном безликом море.
– Извините, – проговорил я. – Мне очень интересно, почему вас при посадке на паром отвели в сторону… полицейские?
Молодой человек молчал. Вероятно, решал, стоит ли со мной вообще разговаривать.
– Почему только меня? – наконец проговорил он. – Еще троих из Грузии. Одного из Азербайджана…
Я растерялся.
– Мне кажется, с нами едет довольно большая группа людей с Кавказа…
– Но не все похожи на арабов, – прервал молодой человек. – А я чем-то похож, понимаешь. Проверяли документы, спрашивали. Потом отпустили. Еще один был цыган из Ленинграда. Того вообще, наверное, раздели. Увидели, что не обрезан, отпустили. Сразу увидели, что не араб…
Я силился понять – что в его откровении правда, а что – шутка.
– Цыган сейчас там внизу сидит, с бабой, – продолжал молодой человек без тени улыбки. – Цыган из Ленинграда. Ты его узнаешь, он пиво пьет фирменное, из банки.
Не стану же я сразу ретироваться, получив столь прямой намек. Постояли, помолчали…
