последней. При виде Кирилла она не удивилась и сразу же протянула ему портфель.
— Подержи. Что-то в туфлю попало. — Опершись рукой о плечо Кирилла, она сняла туфлю и принялась вытряхивать. — Зачем пришел?
— Соскучился.
— Ври больше! Три дня не звонил, а тут соскучился. — Она надела туфлю и пристукнула каблуком. — Забыла, как ты и выглядишь.
— Нормально, — со скрытым довольством произнес Кирилл. Он знал цену своей внешности и в обиду себя не давал. — Говорят, в «Буратино» сейчас эстрадники играют. Из «Меридиана».
— Я домой хочу. Телевизор лучше посмотрим. Пошли? — Она сказала это вскользь.
— Ну вот еще! С чего это я к тебе пойду?
— А что особенного? Познакомлю тебя со Степаном.
— Нужен мне твой Степан…
Они вышли на улицу. Прохладный осенний ветер тормошил голые ветви кустов, и одинокие уцелевшие листья зябко подрагивали. Вот уже неделя, как вечерами нагоняло дождь. И сегодня, наверное, будет дождь. Луна ныряла в тучи и вновь выныривала, блестя умытой физиономией.
В ярко освещенной прихожей стоял огромный сундук, а на сундуке сидела старушка с белым вязаным платком на плечах. Она водила коричневым пальцем по странице книги. Не отрывая пальца от страницы, старушка посмотрела на молодых людей поверх круглых очков в проволочной оправе.
— Ты чего, бабуля? — Лариса поцеловала старушку в лоб, похожий на запеченный баклажан.
— Светло тут, вот и сижу. — Продолжая смотреть на Кирилла, старушка спросила в упор: — А этот чего пришел?
— В гости. Телевизор смотреть. Его зовут Кириллом.
Старушка отложила книгу и проворно слезла с сундука.
— Поди-ка сюда. — Она поманила Кирилла в глубь квартиры.
После яркого света прихожей темнота комнаты показалась особенно густой. И старушка растворилась в этой темноте, лишь платок светлел зыбкими бликами.
— Выключатель в моей комнате испортился.
— Это мы сёйчас. Это мы в одну секунду! — Кирилл обрадовался тому, что можно будет умаслить старушенцию. — Отвертка нужна. И свет какой-нибудь.
— Я сейчас свечку принесу, — сказала старушка и ушла.
Вскоре Кирилл услышал голос Ларисы, укоряющий старушку за то, что она эксплуатирует гостя:
— Не успел человек в дом войти, как тут же работа нашлась. Лучше бы чай поставила. И пирог испекла, что ли.
Кирилл стоял и улыбался. Ему было приятно слышать голос Ларисы, и старушка казалась смешной и доброй.
В комнате на стене задвигались тени, становясь четче, контрастней. Вошла Лариса со свечой.
— Такая подойдет? — Она протянула Кириллу отвертку. — А ты и рад стараться. Отец вернется из командировки и починит.
— И чему вас там обучают, в политехническом? — весело приговаривал Кирилл. — Встань сюда. Повыше свет. Так, так…
В бледном скользящем свете лицо Ларисы представлялось ему особенно прекрасным. В ее темных зрачках мерцало отражение свечи. Кирилл никак не мог попасть отверткой в шлиц винта, тени колыхались, и шлиц казался живым и гибким.
— Держи крепче свечу! — Кирилл пытался унять дрожь в пальцах.
— Не поддается винт? — почему-то шепотом спросила Лариса.
Кирилл сунул отвертку в карман, резко обернулся, обхватил ладонями лицо Ларисы и прижался губами к ее губам.
— Огонь ведь, сумасшедший, — шептала Лариса, приникая к Кириллу. — Пусти. Свечка упадет…
Кирилл молча целовал ее губы, лоб, глаза, шею. Свеча наклонилась, и матовые капли стеарина упали на пол.
— Псих ненормальный! Бабка идет, не слышишь? — Лариса попыталась отпрянуть.
— Ремонтируете? — спросила старуха, входя в комнату.
Кирилл ошалело смотрел на белый пуховый платок.
— Винт не поддается, — пробормотал он.
— С чего бы ему поддаваться-то? — Старуха взяла у Ларисы свечу. — А эта-то, эта! Смешно ей…
Лариса, уже не в силах сдерживать хохот, бросилась на диван.
— Ты не женат? — Старуха пытливо взглянула Кириллу в лицо.
— Куда винтики складывать? — спросил он, чувствуя, что краснеет.
— Да вроде не женат. А повадки-то опытные. — Старуха протянула ладонь, и Кирилл положил в нее винтики.
Лариса поднялась с дивана. Если не вмешаться, бабка еще многое может наговорить. Но в это мгновение Кирилла кто-то сильно толкнул под колени и что-то повисло тяжестью на брюках.
— Эй! — крикнул он испуганно. — Хватит дурачиться!
Пружина, с таким трудом посаженная на место, скакнула в темноту. Кирилл глянул вниз и увидел зеленые кошачьи глаза.
— А это наш Степан, Степанушка… — Лариса принялась отдирать от Кирилловой штанины кота.
— Порвет ведь, черт! — Кирилл злился, отстраняя ногу от острых когтей.
— Вот зараза! — Лариса стукнула кота по голове. Это помогло. Кот прижал уши и расслабил когти. — Возьми своего бандюгу! — Лариса посадила кота на плечо старухи и взяла свечу.
Потом они ползали по полу, искали пружину. Кирилл понял, что главным его врагом в доме будет Степан. «Угроблю подлеца или увезу куда-нибудь», — решил он и успокоился.
— Бабка у нас больная. Целый день одна. Вот и завела этого охламона. Тигр, а не кот, — сокрушалась Лариса, ощупывая паркет.
— Кот как кот, — буркнул Кирилл. — Даже симпатичный. — Эти слова он адресовал скорей бабке, чем Ларисе.
— Конечно, конечно, — залопотала старуха. — И я говорю. Только нервный он. Мышей-то нет, а с каши какая жизнь? — Она унесла кота в кухню.
— Наконец-то, — облегченно произнесла Лариса, и Кирилл не понял: то ли она радуется тому, что бабка ушла, то ли тому, что нашла пружину.
— Слушай, а как у тебя с отцом? — поинтересовался Кирилл. — Какие у вас отношения?
— Нормальные. Любовь и дружба. Только он часто по командировкам разъезжает. Женить его хочу. Шесть лет прошло, как мама умерла. Что ему за веселье с бабкой? Да и со мной тоже не очень.
Затем они пили чай с пирогами и брусничным вареньем.
— А меня, между прочим, Галиной Егоровной зовут, — доверительно сообщила старуха.
— Ну, Кирилл, расположил ты ее, раз она свое имя назвала! — Лариса засмеялась. — Верный признак.
— Ты парень ничего, — согласилась Галина Егоровна. — Только бабник, видать.
— Пироги у вас превосходные, — произнес Кирилл. Не спорить же со старухой, доказывая, что он вовсе не бабник и любит ее внучку по-настоящему. Телевизор в этот вечер они так и не включали.
В вечерние часы, когда людей на улицах становится меньше и зажигаются витрины магазинов, Павел Алехин любит пройтись пешком. Обычно, возвращаясь с работы, он выходит к площади Коммунаров и сворачивает направо. А Сопрееву надо налево, к Верхнему рынку, там у него собственный дом. Каменный, с палисадником. Алехин знает, что у площади Сопреев примется уговаривать его пройти дорогой, ведущей к Верхнему рынку.
— Упрямишься, Паша. Тебе ж все равно, — говорит Сопреев.
— А тебе? — спрашивает Алехин.
— Нет. Мне в гору подыматься.
