договорам на конкретную работу. Трудился он много, практически каждый день выходил в эфир, рассчитывая на постоянный статус, и вновь пролетел – ему объявили, что в новом штатном расписании нет свободных единиц. Тут подоспели еще и какие-то личные неурядицы: Довлатов был по-прежнему во власти своих сердечных похождений и тяжело переживал их неприятные сюрпризы… Словом, поводов напиться было предостаточно. И моя бутылка вина тут ни при чем: Довлатов все равно вино бы достал – итальянский ресторанчик «Каса Данте» работает до утра, надо лишь перейти улицу…
На этот раз Довлатов выдюжил, поправился. И дней через десять пришел к нам на обед. Чинно, с женой и дочерью. Сидел в торце стола, печальный, непривычно молчаливый, пил минеральную воду, похваливал тещину фаршированную рыбу, но ел с опаской, боясь за печень. Таким я его и запомнил, как последнюю фотографию.
Когда я приехал вновь в Америку, Сергея уже не было; трагическую роль в этом в немалой степени сыграло и отсутствие медицинской страховки. А книги его, небольшого формата, изданные нью-йоркским издательством «Эрмитаж», глядели на меня с полки с щемящей виноватостью – не все, мол, рассказал, не успел, а жаль… В литературе – как и в жизни – есть личности, уход которых невосполним. Их мало, и это естественно. Можно им подражать, но заменить нельзя.
Нью-йоркское издательство «Эрмитаж» – собственность Игоря Ефимова. Он – директор, главный редактор, наборщик, менеджер, издатель и начальник АХО – все в одном лице. Хозяйство его размещается в комнате собственного дома. До эмиграции Ефимов жил в Ленинграде и был активным членом ЛИТО при библиотеке им. Маяковского. Отъезд Ефимова был «громом среди ясного неба»: в те годы многие воспринимали это как подвиг или как самоубийство и всячески избегали общения – кто из-за страха, кто из зависти. Помню, я с нашим общим приятелем Борисом Ручканом решил зайти к Ефимову попрощаться. Ефимов тогда жил где-то в районе Невского проспекта. Держался он достойно, без гусарства. Однако его чем-то тяготил наш визит. Он долго искал какую-нибудь свою книжку, чтобы подарить на память, но так и не нашел. Ручкан обиделся. На улице Ручкан объявил: «Была у меня давнишняя мечта – дать Ефимову по морде. Не мог слышать, как он читает свои тягомотные сочинения». – «Особенно после того, как «Юность» напечатала его повесть «Смотрите, кто пришел», – съязвил я… Ручкан промолчал. Зависть порой доводит до глубокого обморока. Повесть Ефимова читалась с интересом, обращала на себя внимание. Что же касается занудства, то подобная манера письма считалась особым шиком молодой ленинградской прозы тех лет. Длиннющие абзацы без точек, с редкими запятыми своей формой как бы помогали достичь особых глубин авторских размышлений. Я вспомнил это, когда читал роман Ефимова «Седьмая жена», изданный им в своем издательстве «Эрмитаж». Так и не дочитал, отложил, устав продираться через скучные, длиннющие авторские сентенции…
В тот самый первый свой приезд в Нью-Йорк меня пригласили на заседание литературной группы русских писателей в Колумбийский университет, на кафедру славистики. Собралось довольно много людей, среди которых я увидел и Ефимова. Встреча была для нас неожиданной: Ефимов приехал на заседание с коммерческой целью – попробовать продать книги своего издательства; книги и впрямь он издавал хорошие. После оторопи от неожиданной встречи он вдруг проговорил с непонятной злостью:
– Ну что?! Поползли сюда! Подняли вам шлагбаум. Ну-ну!
Возможно, им владело дурное настроение – книги не покупали, даже расходы на бензин не покрыть, – но высокомерно-обличительный тон, признаться, мне испортил вечер.
Многих в эмиграции ждала нелегкая судьба, и не мне их судить. Нередко, желая представить судьбу более удачливой, эмигранты подпускают дымовую завесу из высокомерия и спеси. А свободные сегодняшние границы, вскрывающие истинное положение вещей, они рассматривают как провал явочной квартиры…
В начале шестидесятых «общественно-социальное окружение» мне представлялось как
Дней, когда почта доставляла очередной номер журнала «Юность», я ждал с тайным сладострастием, предвкушая наслаждение. Как всякое острое наслаждение, ритуал этот должна окружать тайна. А какая тайна может быть в квартире, где на двадцати восьми метрах проживало шесть человек: родители жены, их сын – пострел Данька, их дочь – моя жена Лена, их внучка – моя дочь Ириша и я сам, их зять? Но страсть не знает безвыходных ситуаций. Ближе к полуночи, когда утихала семейная суета и лишь теща что-то шила и кроила на кухне, я запирался в туалете, где под медитацию вечно неисправного сливного устройства предавался сладострастию. Свежий номер журнала имеет свою особую ауру, воздействие которой сродни первому свиданию. В те времена умами владела «новая» проза, получившая название «исповедальной». Читалась она с придыханием, с сердцебиением, с полным рабским подчинением авторской воле. Помню июньский номер «Юности» за шестьдесят первый год – «Звездный билет» Василия Аксенова, еще раньше его же «Коллеги». Писатели Анатолий Гладилин, Анатолий Кузнецов, Юрий Пиляр… Почти в каждом номере журнала было что читать. Предвижу недоумение сурового литературоведа – а где школа мировой литературы? Где имена классиков? Неужели эта облегченная проза легла на алтарь вашего писательского труда? Именно так! То было время литературы, несущей хоть толику, но свежего воздуха. «Исповедальная» проза восполняла дефицит классической литературы в сознании людей. Проза «полуправды», романтической отвлеченности, когда казалось: еще немного, еще чуть-чуть – и воспрянет истина. Правители были не так глупы, допуская балансирование на грани и возложив эту миссию на журнал «Юность», ведущий тактический бой под встречным обстрелом журнала «Молодая гвардия». В то время как журнал «Новый мир», оснащенный артиллерией стратегического назначения, вел встречный бой с журналом «Октябрь». А вся интеллектуальная прослойка общества разделилась на два противоположных лагеря и, подобно футбольным болельщикам, следила за этими боями. Идеологический отдел ЦК выполнял роль судьи, явно подсуживая журналу «Октябрь» и приструнивая классных футболистов «Нового мира». Доставалось и «Юности», что, несомненно, шло на пользу этим двум журналам: повышались тиражи, а писатели, сотрудничавшие с ними, становились национальными героями. Славное было время, неповторимое. В наши дни национальными «героями» стали бандиты и эстрадные крикуны. Но это – другая тема…
На одном из заседаний ЛИТО Геннадий Самойлович Гор – он сменил приболевшего Слонимского – поинтересовался, пишет ли кто-нибудь роман. Или все увлечены малой и средней формой? Кое-кто
