невольный уход из бизнеса, а то и гибель. Наблюдать, кто занимает их место, удобряя почву новыми идеями.
…Случайная встреча с директором одного из крупных казино закончилась предложением поступить на работу в казино… психологом. Несмотря на определенную склонность моей натуры к авантюре, предложение директора меня смутило. Но директор казино рассуждал иначе: писатель – значит, в какой-то мере психолог… Окончательное решение «впустить» меня в казино принималось советом попечителей, людьми серьезными и осторожными, но и весьма честолюбивыми.
Психолог – это в духе времени. Поэтому появление немолодого уже господина, седовласого и благообразного – таким я себя видел в многочисленных зеркалах игорных залов, – не вызывало подозрений. А это немаловажно в учреждении, где основным сырьем производства являются «голые» деньги. В стране, где криминальные структуры являются чуть ли не новым классом, где доносительство и соглядатайство возведено в ранг патриотизма, появление праздного человека среди игорных столов не располагало бы к откровению. А так… психолог – он и есть психолог. Вроде священника, духовного врача.
Если человек проигрывает-выигрывает за вечер десятки тысяч долларов, и это в стране, где люди месяцами не получают зарплату, то само существование игорных заведений порождает множество вопросов. Зачем было нужно отцам-учредителям «впустить» меня в казино, не знаю. Возможно, от уверенности во вседозволенности. Или из любопытства, из желания увидеть себя со стороны. Или от эффекта «лихого джигита»: есть такой детский прием фотографа-штукаря, когда вставляешь голову в отверстие макета с изображением всадника на фоне Кавказских гор.
…Почему я заговорил о книге, которую еще не написал, а может, и не напишу вовсе?..
Необъяснимая штука – писание мемуаров, алогичная. Подчас я пространно пишу о людях и событиях, которые прошли в моей жизни пунктиром, мимолетно. И опускаю описание встреч с людьми, вошедшими в мою жизнь пластами: коллегах-писателях, родственниках, женщинах, друзьях… Возможно, и здесь мною руководит закон «пресыщения материалом», когда изложенное на бумаге выглядит невыносимо слабее, чем реальный образ. Это раздражает, портит настроение, заставляет усомниться в своей профессиональной одаренности…
Последние годы меня одолевают сны. Не сумбурные видения, заставляющие метаться в постели и вставать поутру с головной болью, а долгие красочные забавы со своим абсолютно реалистичным сюжетом…
Я отправляюсь спать, как будто иду в кино, где снимаются мои знакомые и где я сам – не последний человек. Сны вламываются в обыденную жизнь, ставя порой меня в неловкое положение, перемежая реальные поступки и обязательства с навеянными во сне и вызывая подобной аномалией удивление моего доброго доктора, профессора Бориса Сергеевича Виленского. Еще бы! Если мне снится какая-то еда, то я обхожусь без завтрака. Практично, но настораживает. И доктор рекомендует мне терапию, рекомендует препараты…
Только зачем?! Лишать себя второй жизни глупо. А мелкие неурядицы, подобно стремлению разрешить наяву ситуацию, заданную во сне, так это даже забавно.
Когда судьба распорядилась раскидать по свету близких мне людей, я испытал чувство ирреальности происходящего, продолжение своих удивительных снов. Казалось, если я позвоню домой, то непременно кто-нибудь поднимет трубку, и я услышу знакомые голоса, надо лишь подождать.
И я звонил.
Звуки зуммера капали в тишину опустевшей квартиры.
Я ждал.
И эти минуты ожидания возвращали меня в былое, в жизнь, что утекала рекой, увлекая течением большие и малые события, родных и близких людей. Их было несравненно больше, чем вобрали в себя страницы этой книги. Я видел их милые лица, слышал голоса, улавливал интонации… Возникали образы людей, коих приняла моя жизнь, кто часто и допоздна засиживался в этой квартире. Но диалога не получалось, время все унесло…
Телефонная трубка не оживала, агонизируя долгими пунктирами зуммера…
P.S.
После публикации этих мемуаров минуло ДЕСЯТЬ лет…
Роман «Казино» я так и не написал. Почему – не знаю. Казалось, реальные прототипы героев задуманного романа должны были сколотить увлекательный сюжет, а вот никак. Не писалось, не водилось ручкой по бумаге, что-то мешало. А бумага всегда отражает настроение, владеющее автором во время работы над рукописью. Настроения не было… Было ощущение тревоги. Тревоги как общего фона, подобно охватывающей тебя материи: летнего тепла или зимней стужи. Временами фон взрывался особым событием, и подчас драматическим…
17 декабря 2001 года, в понедельник, под утро, в Девятой горбольнице на Каменном острове скончался Александр Володин. Накануне, в воскресенье, я пришел его навестить. Убогая больница в эти часы казалась еще более безрадостной. В стылых коридорах, безлюдных и сизых от какого-то особого мучнистого электрического света, стояла тишина. В распахнутых дверях палат маячили пятна людских фигур в серых халатах… Я добрался до нужной палаты и заглянул в дверной проем. Саша лежал на боку, свернувшись калачиком под ветхим одеялом. Он спал… На щербатой тумбочке скучала пустая бутылка изпод кефира, валялся огрызок черствой булки. Я присел на табурет, огляделся. Вторая кровать скалилась оголенной железной сеткой под свернутым матрацем, из прорех которого свисали клочья серой ваты. На облупленном подоконнике пластался забытый кусок бинта и шприц… Раздумывая, будить Сашу или не стоит, я выложил на тумбу принесенную снедь – сок, сыр, печенье и кусок отварной курицы. А вот соль прихватить забыл…
Где-то под полом скреблась какая-то тварь, я шумно подтянул ноги, скрежет прекратился. Убогий сверток-тельце Саши казался еще меньше в сравнении с и без того небольшой его фигурой. И беззащитной. Не беззащитностью спящего, а иной, трагической беззащитностью его судьбы. Последние лет пять мы были особенно близки и доверительны, так уж сложилось. Поверяли самые личные тайны в долгих ночных телефонных разговорах, часть которых я, с его согласия, записывал на магнитофон, зная, что выполняю особую миссию благожелательного приятеля крупнейшего российского писателя и драматурга…
Из коридора донеслись женские голоса. Выглянув, я увидел свет в дверях соседней палаты. Три женщины в домашних халатах как-то по-птичьи сидели на своих кроватях. Мое присутствие в это глухое вечернее время их удивило. Я спросил, есть ли у них немного соли: какая отварная курица без соли… Соль
