Женщины дружно завизжали. Видно, представили эту картину.
– Тю, придурки! – заорал Серега Войтюк. – Где ты такого припадочного подобрала, Магдалина?! – Он уже держал мужчину за лацканы плаща. И тот стоял перед Серегой, точно приклеенный…
– Крохоборы! Пользуетесь неразберихой, рыбку ловите! – отважно орал мужчина. – Всех за ушко да на солнышко! Пусть мне впаяют, пусть! Но и вас, колесных жуков…
Серега сильно встряхнул мужчину. Тот клацнул зубами и умолк, с ненавистью тараща глазки в Серегину переносицу.
– Ну вот, ну вот, – ласково приговаривал Серега, – Успокоился, малахольный…
Вдоль коридора, из всех дверей купе торчали головы пассажиров.
Серега Войтюк потянул носом, принюхался. От мужчины пахло смолой, видно, в лесу работал человек.
– Лесоруб ты, что ли? Малахольный?
– Счетовод, – неожиданно смиренно ответил мужчина. – В леспромхозе. Пусти, задушишь, медведь. – Он поправил лацканы плаща, смятые ручищами Сереги, повертел морщинистой шеей.
– Ты вот что, Серега, – и Магда растерялась от неожиданного выступления своего тихого подсадка, – бери своих теток и дуй отсюда! Весь вагон мне взбаламутил…
Большое лицо Сереги Войтюка стянулось мелкими морщинками к конопатому носу, он зажмурился и, едва отвернувшись, чихнул.
В тот же момент дальняя дверь вагона распахнулась и в коридор вступил Гайфулла Мансуров. Он открывал собой небольшую процессию, вращая со значением черными красивыми глазами и кривя пухлые губы на растерянном лице.
Следом за испуганным проводником деловито вышагивали два ревизора.
Магда сделала шаг назад, в глубину купе. Приподняла нижнюю полку и спрятала в слепую щель пустую бутылку, хорошо, рюмки не выставила. Но и стаканы не мешает замаскировать, у ревизоров зрение особое, найдут, к чему привязаться, страху нагнать. И соответственно взвинтить цену. Не мешкая, Магда для отвода глаз плеснула в оба стакана чайную заварку и прикрыла салфеткой.
Серега Войтюк просунулся в проем двери. Белая его физиономия напоминала сырой блин.
– Эх ты… не могла, – плаксиво протянул Серега. – Теперь улаживай…
Елизар повернулся к Сереге и прошипел возмущенно:
– Ты с какой-такой радости ввалился?! Мало нам своих забот?
– Люди вы или нет? – хныкал Серега. – Ну ладно… Тиха! Тиха! Все! – И он обернулся к приближающейся бригаде, бросая поверх фуражки Гайфуллы теплый взгляд на высокого ревизора, резкие и грубоватые черты лица которого венчала бурая челка. Тесный плащ едва сдерживал напор широких плеч. Второй ревизор – чернявый и круглолицый – отдаленно напоминал Гайфуллу. Ясная картина – чернявый «ассистировал», а «солистом» выступал тот высокий, в плаще…
Поравнявшись с тетками, старший ревизор оглядел их со значением, перевел взор на взъерошенного счетовода. То же самое проделал и чернявый.
– Безбилетники! – произнес старший и погрозил всем троим пальцем.
Тетки затравленно шныряли глазами по сторонам и покаянно сопели, сдерживая слезы. Счетовод вытянул шею и колючим видом напоминал ощипанного петуха. Серега Войтюк попытался широкой своей спиной оградить счетовода от представителей контролирующих органов, но тот, пользуясь небольшим росточком, вынырнул из-под локтя проводника, продолжая буравить взглядом ревизоров, словно они и явились причиной его бедований. Но ревизоры, люди бывалые, не приняли его вызов. Не стоило затевать бузу по мелочам, важно дать понять, что они все видят и все знают. Вот они, зайчики, а сколько их еще припрятанных…
За свою дорожную жизнь Елизару довелось повидать всяких ревизоров. Одни несли службу исправно, не поддавались соблазнам и уговорам, другие, наоборот, даже состав не осматривали, а прямехонько направлялись в штабной вагон, где их поджидал начальник поезда. Ведь повод для составления акта всегда найдется. Даже в самом распрекрасном фирменном вагоне, а не то что в зачуханном «пассажире». Поэтому нежелание Аполлона Николаевича опекать свою бригаду вызвало определенные сложности: здесь, как и в любом деле, существовала своя, отработанная годами технология, своя метода, своя, если угодно, этика отношений. И всякая самодеятельность вносила в спокойное течение событий излишнюю нервозность и риск. Любой благоразумный ревизор насторожился бы, встретив странное поведение начальника поезда. Любой, только не Куприян Степанович по прозвищу Косилка…
Шагнув в служебное отделение, Куприян Степанович оглядел верхнюю полку, словно пересчитывая посылки, придерживая фуражку, запрокинул голову, осмотрел антресоли.
– Н-да, – произнес он. – Другие проводники даже велосипеды перевозят, а ты все по старинке, продукты…
Магда не успела ответить – вмешался Гайфулла. Не решаясь переступить порог купе, он прижался щекой к дверному косяку и, ковыряя пальцем петельку на лацкане кителя, протянул робким голосом:
– Клянусь, это мой велосипед. Племяннику везу в подарок.
– Уйди! – незло посоветовал ревизор. – Велосипед ни при чем. У тебя шесть безбилетников, уйди, не зли меня.
– Как они попали в вагон, клянусь, не знаю, – продолжал Гайфулла. – Начальник, а начальник… Такой акт написал…
Ревизор приподнялся, отпихнул Гайфуллу и выглянул в коридор.
– Сигарету? – спросил «ассистент».
Ревизор от сигареты отказался и напомнил помощнику, чтобы тот внимательней приглядывал за безбилетниками. Моргнуть не успеешь, как улизнут. На что помощник развел руками, мол, постарается, не упустит. Серега Войтюк обескураженно хлопнул себя по бедрам и пожал плечами. На его лице было то выражение, какое бывает у человека, случайно влетевшего в историю, которая в общем-то не имеет к нему никакого отношения. Тетки в полуобморочном состоянии от страха присели на сиротские откидные стульчики. Взъерошенный счетовод опустил руки в карманы и стоял, явно дожидаясь своего часа. А маленький Гайфулла, напоминающий понурого ослика, никак не мог взять в толк, почему слывший сговорчивым Куприян Степанович оказался таким норовистым: катанул на него акт. Казалось, Гайфулла ничем его не оскорбил: и угощение предлагал нестыдное – хранилась у него на пожарный случай рябина на коньяке, – да и деньгами не обидел бы… Или врут про этого ревизора, что он такой сговорчивый. А Косилкой прозвали именно потому, что несговорчивый…
Куприян Степанович задвинул плотно дверь и вернулся на место.
Магда стояла посреди купе и выжидательно следила за ревизором. Вытянутый, со слегка припухшим кончиком ее нос вздрагивал, словно у настороженного зверька. Она прислушивалась к тому, что происходит в коридоре. Ей казалось, что вот-вот раздвинется дверь и в купе ввалится Аполлон Николаевич. И весть о том, что начальник поезда устранился от забот, окажется недоразумением. Но никаких обнадеживающих звуков в коридоре не возникало, даже счетовод утихомирился. И Магду обуял страх. С одним своим подсадком она бы вывернулась, придумала бы что-нибудь. Мол, взяла на свободное место до ближайшей станции, а билет оформить не успела. Собиралась пойти в штабной, к начальнику, а тут подоспели ревизоры. Но что делать с этими тетками?! Не станет же она подводить Серегу. И как это Магда не сообразила: надо было теток загнать в купе, а потом уже выяснять отношения с этим прохиндеем Серегой Войтюком. Да и возможность была, неспроста она придержала в сведениях два места… Но как-то стремительно все произошло. «Ладно, подожду. Может, и образуется, – подумала Магда. – Наверняка ревизоров смутило поведение Аполлона, вот они и осторожничают».
Вагон двигался упруго, перебивчивый шум выровнялся и заметно утих, словно колесам надоел бессмысленный спор. Куприян Степанович покосился в черное окно: не станция ли? В Снегирях кончался участок его службы, заступала другая бригада контролеров. Прилипшую к стеклу густую темень колупнул случайный огонек – фара далекой автомашины. Куприян Степанович перехватил вспыхнувший надеждой взгляд проводницы и усмехнулся со значением: не радуйся, успею произвести досмотр. Он откинул салфетку. Два стакана с чаем на донышке внешне не вызывали подозрения. Куприян Степанович поднес к носу стакан и понюхал. Разве чем водочный дух перешибешь? Пить, да еще при исполнении службы! И какой службы! Проводник отвечает за жизнь людей… Магда хотела было вступить: ну выпили чуть-чуть. Не так же, когда
