Только там накладывают на пуповину скобу. Удалось определить скобу такой конструкции лишь в одном роддоме, у них договор с каким-то предприятием. Ну и вышли на рожениц по приблизительным срокам родов.
При дальнейшей разработке младенцев не обнаружилось у четверых мамаш. Трое отдали их родителям. Четвертая подавала заявление о пропаже ребенка. Якобы его выкрали вместе с коляской, пока мать отлучилась в магазин. Изготовили фотографии, передали участковым. А тут и вы подвернулись, Евсей Наумович.
Мурженко увлекся печеньем. Он откусывал кусочек и рассматривал оставшуюся часть, потом вновь надкусывал и вновь рассматривал с необыкновенным интересом, точно испытывал любопытство хозяина дома.
– Не понял, – Евсей Наумович вскинул на следователя удивленный взгляд. – Что вы хотите сказать?
– Не более того, что сказал, – Мурженко улыбался одними губами, серьезно глядя на хозяина квартиры из-за стекол очков. – Ту, четвертую, у которой украли младенца, вы узнали. Она приходила к вам в дом, как вы сказали, агитируя за какого-то депутата в райсовет. Так?
– Так, – обескуражено подтвердил Евсей Наумович. – Ну и что?
– И она утверждает, что младенец… Как бы изящней выразиться – плод вашей минутной слабости. Или, наоборот, мужской силы.
– Вы на самом деле? – Евсей Наумович вытянул шею с изумлением разглядывая толстячка, сидящего за журнальным столиком в его квартире.
– Более чем, Евсей Наумович, – вздохнул следователь Мурженко.
Евсей Наумович вдруг ощутил тяжесть своего носа – странное и неожиданное состояние – он напрягся и громко, прямо-таки оглушительно чихнул.
Мурженко вежливо пожелал здоровья. Евсей Наумович чихнул вторично. Мурженко скромно умолчал, сочтя, вероятно, что такому субъекту, как Евсей Дубровский достаточно и одного пожелания.
– И что же дальше? – спросил Евсей Наумович.
– Гражданка выразила предположение, что младенец исчез, как бы сказать. Не без вашего вмешательства то ли прямо, то ли косвенно. Поэтому он и очутился в ближайшем от вас мусорном баке.
– О, господи! – прошептал Евсей Наумович. – Какой-то бред! – и рассмеялся громко, раскатисто, прижимая ладони к груди, с изумлением глядя на гостя.
– Возможно, Евсей Наумович, – без тени улыбки на лице, ответил Мурженко. – Возможно, что и бред. Я даже более чем уверен, что – бред. Но следствие обязано отработать каждую версию.
– Интересно. Хотел бы я увидеть ту особу.
– В том-то и дело, Евсей Наумович. Я взял у нее подписку о явке в прокуратуру по моему вызову, но она не явилась. Ни на первый вызов, ни на повторный.
– И вы решили, что она прячется у меня?
– Ну вот еще. Но честно говоря, Евсей Наумович, я рассчитываю на вашу помощь.
– Это уж совсем ни в какие ворота. Связывать меня с той особой?!
– Спасибо за угощение, Евсей Наумович. Поверьте, я испытываю к вам самые добрые чувства.
– Не люблю чай из электрического чайника, – Эрик Михайлович откинулся на спинку стула и сунул руки глубоко в карманы брюк, – В электрическом поле вода отдает свою земную энергию, превращается в простую жидкость.
– Электрический чайник остался после Мурженки, – Евсей Наумович смотрел на давнего своего друга усталыми глазами. – И вообще, при чем тут чайник.
– При том, что пить чай из твоего чайника противно, – не отвязывался Эрик Михайлович. – Придется подарить тебе обычный, со свистком.
Эрик Михайлович сидел в кухне своего друга уже часа два. Он приехал сразу, не откладывая – не часто голос Евсея Наумовича звучал в трубке с такой тревогой. Приехал, прихватив по дороге бутылку коньяка и коробку конфет с ликом Натальи Николаевны Гончаровой на коробке.
– Вот еще, – проговорил Евсей Наумович, принимая конфеты, – Другой коробки не было?
– Приглядись, Севка, она чем-то напоминает твою девицу. Ну, ту самую, – ответил Эрик Михайлович, – с Садовой улицы. Так мне показалось.
– Перестань, Эрик. Ты говорил, что она похожа на какую-то инфанту из Эрмитажа.
И теперь, после нескольких рюмок коньяка, изложив свою историю с того дня, как судьба свела его с Николаем Федоровичем Мурженко в районном отделении милиции, Евсей Наумович в состоянии прострации созерцал красочную коробку шоколадных конфет.
– Ты слишком испуган, Севка, – проговорил Эрик Михайлович. – Мы же все обсудили. И ты согласился.
Евсей Наумович продолжал молчать. Конечно, разговор с Эриком вроде бы плеснул водой на тлеющие угли, но все равно – жар сохранялся. Не так все просто, как проанализировал ситуацию профессор физики, его добрейший и единственный друг. Вкрадчивый голос следователя Мур-женко продолжал звучать в памяти Евсея Наумовича.
– У тебя прояснилось с командировкой во Францию? – спросил Евсей Наумович.
– Да, – кивнул Эрик Михайлович. – Отпустили на три месяца.
– Мне будет без тебя тоскливо, – вздохнул Евсей Наумович.
– Тебе надо устраивать свою жизнь, Сейка. В твоем возрасте нельзя быть одному.
– А ты? Болтаешься по миру, как Чайльд Гарольд.
– У меня все-таки есть семья. Пусть семья моей сестры, но все равно – близкие люди.
Евсей Наумович приподнял рюмку, но пить не стал. Сейчас Эрик уйдет, и он останется один в этой большой квартире. Столько лет прошло после отъезда близких, казалось, давно должен бы привыкнуть.
– Да, – раздумчиво проговорил Евсей Наумович. – Значит, на метро и домой, как и много лет подряд. Странно, что у тебя нет своего автомобиля. Правда, сейчас гораздо удобней на метро.
– Кстати, об автомобилях. У тебя ведь есть права, ты столько лет шоферил на своем «жигуленке».
– Ну и что?
– Давно хотел тебе предложить. Я куплю нестыдный автомобиль – хоть завтра – и оставлю тебе доверенность: держи у себя, делай что хочешь. Но с условием – когда я в Питере и мне понадобится автомобиль – ты меня выручишь. Думаю, это будет не так уж и часто. А, Евсей?
– Надо подумать.
– Ты обиделся?
– Ну вот еще! Просто неожиданное предложение, – усмехнулся Евсей Наумович. – Не много ли неожиданностей для одного дня?
– Ты все о том? Полагал, что тебя успокоил.
– Успокоил. Но не совсем. Не думаю, что этот Мурженко, следователь по особо важным делам, такой болван.
– Нет, Севка, он не болван. И в истории с сапожником, что ты рассказал. Не окажись тогда посторонних в их застенке, тому сапожнику мало бы не показалось. Мы с тобой, Севка, живем в стране беспредела, где любой чиновник может задумать какую угодно каверзу. В полной уверенности безнаказности. И не ошибется. А в твоей истории, повторяю, тот Мурженко держит в башке какую-то личную комбинацию. Иначе бы он не представился случайным гостем. А вызвал бы в прокуратуру. Официально. Учинил бы допрос под протокол. Честно говоря, думаю, он больше нос к тебе не сунет. Но кто их знает, этих наших чиновных мошенников?! Бывало, ступаешь на пляже по прибрежной морской глади, а нога вместо песка натыкается на корягу или осколок стекла.
Эрик Михайлович решительно подтянул ноги, оперся руками о подлокотники и приподнялся, заронив голову во вздыбленные плечи. Сейчас он походил на крупную хищную птицу, сидящую на ветке.
– У тебя уютно, но возвращаться все-таки придется, – он подержал себя на весу, потом вновь опустился в кресло. – Хочу тебя спросить, Севка. По моей работе в Севре, я недельки две проведу в Колумбийском университете, в Нью-Йорке, в командировке. Навестить Наталью и Андрона?
– Зачем? – быстро отреагировал Евсей Наумович.
– Ну, повидаюсь. Словом, как угодно – могу и не навещать. – В голосе Эрика Михайловича проскользнула досада.
