сквозняки!
У Сударушкиной от негодования съехал набок парик, но она не обращала внимания, хоть и видела себя в старинном зеркале.
- Вообще все чихают на мой отдел. А у нас одна мелочевка, тетрадки-резинки. Продавцы с ног валятся, а все как пасынки...
Фиртич постучал пальцем по столу, терпеливо дожидаясь тишины.
- Ясно. Но продавать туалетную бумагу будем. Не столько коммерция, сколько тактика: покупатель придет за туалетной бумагой, глядишь, еще что-нибудь прихватит. Надо ставить вопрос иначе: как ее продавать? Может, соорудить у лестницы палатку с электрообогревом?
- Пожарники не разрешат. Бумага и электроплита, — вступил комендант.
- Почему? Есть масляные радиаторы, прибалтийские... Словом, пусть орготдел отработает вопрос и через два дня доложит. — Фиртич сделал пометку в календаре.
- Обувной, вам слово.
Стелла Георгиевна Рудина повела плечами и надела очки. Большие каплевидные стекла придавали ее полнеющему лицу моложавость...
Фиртич ценил Рудину. И в то же время что-то его настораживало в ней. Сразу же после своего вступления в должность он уволил трех заведующих отделами. Приглядывался и к Рудиной. Но четкого ощущения опасности, как это было в случае с заведующим отделом хозтоваров жуликом Спиридоновым, у него не было. Рудина работала добросовестно и энергично. Да, у нее была своя клиентура, знакомства, обязательства, прочные связи. Но кто на ее месте их не имел бы — жизнь такая. Фиртич этому не придавал серьезного значения. Иначе и нельзя, даже исходя из сугубо служебной пользы. Но иной раз нет-нет да и кольнет Фиртича настороженность, рецидив его прошлых подозрений...
- Положение в отделе сложное. — Голос у Рудиной глуховатый, такой голос беспокоит мужское сердце. — По импорту значительные недопоставки. Вчера, правда, пришел контейнер. Но всего сто пар сапог. Вроде как показали коробки...
- Кстати, о коробках, —встрепенулся комендант.— Был приказ: не держать на глазах у покупателей пустые коробки. Нет, выложат обувь на полки, а коробки валяются. Особенно в канцтоварах.
Вновь в кабинете загомонили. Скрытая производственная вражда между торговыми отделами и администрацией зала вспыхивала, как бензин, от малейшей искры... Посыпались ссылки на тесноту подсобок, неразумные приказы, на бездельников администраторов. Особенно горячилась Сударушкина.
- Почему у Дорфмана всегда порядок? — оборонялся комендант Васильев. — Ваши девчонки думают о женихах, а не о работе!
Фиртич сидел насупившись, недовольно молчал. Он не любил анархии на диспетчерской. Когда Фиртич пришел в «Олимп», первое совещание его поразило. Все кричали так, точно скопом ловили курицу. А одной, кажется, той же Сударушкиной, стало дурно, ее кормил какими-то лекарствами Антонян. У того всегда полный карман снадобий, словно Антонян работал не в Универмаге, а в больнице... Фиртич понял, что подобная свара - не только наследие прежнего руководства, но и испытание его, Фиртича, на твердость. Он тогда не стал призывать к порядку, а просто вышел из кабинета...
Постепенно мрачный вид директора охладил возбужденных сотрудников. Стало тихо.
- Так. Мария Михайловна, вы хороший работник, я вас ценю, — произнес Фиртич. — Но прошу вас покинуть мой кабинет. Я предупреждал не раз: базара в кабинете не потерплю. Вы сегодня второй раз устраиваете кучу-малу.
Сударушкина поднялась. Щеки ее пылали. Из-под дикого парика натекли на лоб крупные жаркие капли. Вид у нее был потешный, и в кабинете раздалось сдавленное хихиканье.
- Тогда почему Васильева не прогоняете? Он первый начал.
- А я тут при чем? — испуганно проговорил толстый и лысый Васильев. — Я только сказал, и все. А вы подняли бузу.
Грохнул смех. И первым засмеялся Фиртич — широко, по-мальчишески. Действительно как в школе... Взрослые люди...
Сударушкину любили в Универмаге, жалели. Заведующих такими отделами, как трикотажный или обувной, узнавали на улицах, добивались их внимания и благосклонности. А кому нужны канцтовары? Несерьезно... Поэтому-то боги «Олимпа» и испытывали некоторую неловкость перед Сударушкиной с ее париком, к тому же кривобокой от рождения.
- Ладно, садитесь, Мария Михайловна, — произнес Фиртич. — Но чтобы это было последний раз.
- Нет уж. Раз выгнали, нечего! — серьезно обиделась Сударушкина и, переваливаясь, вышла из кабинета.
Мягко стукнула черная резная дверь.
- Можно мне сесть? — игриво проговорила Рудина.
Фиртич нахмурился, шутка грозила затянуться.
- Почему не прислали образцы полученной обуви?
- Товаровед приходила. Но вы совещались с главным бухгалтером.
Существовало правило: дефицитный товар при получении должен быть показан директору. И шел в продажу после его подписи.
Фиртич досадливо поморщился: да, все так...
Глаза Рудиной поигрывали за стерильно чистыми стеклами очков. Высокая грудь рельефно выделялась под тонкой шерстяной кофточкой. Фиртич испытывал неосознанную досаду. Поведение Рудиной становилось все навязчивей, а придраться вроде и не к чему. Он резко обернулся к председателю профкома Лауре Степановне. Та сидела, закинув ногу на ногу, положив для удобства блокнот на колено.
Лаура была старой девой. И весь нерастраченный пыл своего сердца она отдавала Универмагу. Конкурсы на всевозможные звания: «Лучший по профессии», «Отличник выкладки товаров»... Движение за культуру обслуживания. Декада вежливости. Праздник улыбки. Месячник стояния на ушах перед покупателем. И так далее. Но священную свою задачу Лаура Степановна видела в улучшении быта сотрудниц. Пользуясь в этом вопросе особым покровительством дирекции, она вела «картотеку отношений». Все серьезные люди из собеса, из обкома профсоюзов занимали в картотеке надлежащее место. И регулярно наведывались в «Олимп», прямо в кабинет Лауры... А что делать, если торговые работники — как пасынки. А болеют они и устают не меньше других, если не больше. Именно благодаря Лауре Степановне Универмаг не нуждался ни в яслях, ни в детских садах. Даже жилплощадь подкидывали...
- Прошу вас, Лаура Степановна, составьте список на распределение между сотрудницами девяноста пар импортных сапог. К женскому празднику. Особо обеспечить отдел канцтоваров. Обиженных быть не должно... Надеюсь, у парторга и комсомола не будет возражений против праздничной продажи сотрудникам дефицита?
- Что вы! — воскликнула комсорг Рита и сконфузилась.
- А вы, Тимофей Харитонович, как насчет продажи сотрудникам дефицита к женскому дню? — нетерпеливо спросил Фиртич.
Парторг Тимофей Харитонович Пасечный был человек вялый, безынициативный. Он понимал, что должность его временная, что попал он на нее случайно — как член бюро подменил перешедшего в управление прежнего парторга, — и тосковал по своему москательному складу. Кладовщиком он считался хорошим, каждая щетка была на учете. И в парторгах сохранил это качество. Все содержалось в образцовом порядке: плакаты, лозунги, циркуляры, приказы, кубки, призы... Так он и сидел в кабинете как в москательном складе, порой даже синий халат натянет для успокоения души...
- Одобряю, — махнул рукой Пасечный.
И Лаура Степановна своим видом выказывала полное одобрение. Да и кто бы мог возражать против этого? Смешно. Но согласие руководителей Универмага Фиртичу было необходимо для подстраховки. Существовал строгий контроль общественности и органов ОБХСС за продажей остродефицитных товаров. Только глупцы демонстрируют свою независимость. И рано или поздно за это расплачиваются...
Коммерческий директор Универмага Николай Филимонович Индурский был полной
