- Да ладно, дед! С неба ты свалился в своей тюбетейке, — обижается русоголовый. — Я знаю таких, которые тройную цену за машину просят. И не стесняются.
- А! — взмахивает руками кавказец. — Поймают — спекулянт, не поймают — честный человек. Так, да.
Гражданин в шляпе трогает за плечо русоголового.
- Вы, любезный, не совсем четко представляете разницу между кооперативной торговлей и государственной. Масло и автомобили — предметы суть разные. А выступаете, простите, как трибун.
Русоголовый сникает. Мало ли кто окажется в толпе, накличешь неприятностей на свою голову. И вновь вокруг гомон.
Политико-экономические вопросы решаются в толпе определенно и бескомпромиссно. Все все понимают. За все отвечают. В ней нет учителей и учеников. Общие заботы сплачивают всех в крепчайшее братство покупателей. И заботы, если говорить всерьез, государственной важности. Даже цыганки стоят притихшие...
Об одном только наглухо умалчивается в этом братстве: какие дефицитные товары ждут их в Универмаге сегодня. А если кто и высказывает предположение, так это люди случайные, дилетанты, нормальные покупатели. Люди же информированные — блатники и спекулянты — предпочитают молчать. Правда, их, этих рыцарей подворотен и общественных туалетов, сегодня собралось немного у дверей Универмага. Видимо, особый дефицит не ожидался. И вообще мелкий спекулянт испытывал серьезные затруднения. Да и навар от мелочевки небольшой — сам товар стал дороже. И приходится кувыркаться, как клоуну в цирке. Стоят бедолаги, ждут своего часа...
И среди тех, кто ждал сейчас своего часа, переминалась с ноги на ногу давняя представительница этого промысла Светлана Бельская, известная среди своих клиентов как Синьора. С ног до головы одетая в фирму, Светлана была одной из немногих, кто не принимал участия в обсуждении экономических проблем: нечего привлекать к себе внимание. Вчера в Доме кино прокатился слух о том, что в «Олимпе» выбросят сапоги. И сейчас, припечатав нос к стеклянным дверям Универмага, Светлана пыталась разглядеть в туманной глубине зала секцию дамской обуви...
...
Между тем Татьяна Козлова заканчивала утреннюю выкладку товара. Никаких интересных поступлений не было. Правда, вчера поговаривали, что с утра будут торговать импортными сапогами. Но товар уже был спущен со склада в секцию, а сапогами и не пахло. Всё мятые коробки Второй обувной фабрики.
Татьяна была не в себе из-за вчерашнего. Но не станет же она каждому объяснять, что с ней происходит... А может, самой подойти к Каланче, рассказать все чистосердечно? Что не пила она в рабочее время, а лекарство принимала: спиртовой настой трав. Строго по графику. И что эта тетка-знахарка особо наказывала соблюдать график, в этом смысл всей затеи. Что же она могла поделать, если чертов график совпадал с концом рабочего дня? Татьяна оглянулась. Что-то не видно Каланчи в зале. Обычно он приходит с первым потоком продавцов, начинает бегать по секциям, шуметь. А сегодня его что-то нет. Возможно, с утра уже поднялся в управление с доносом на нее, Татьяну Козлову, продавца секции дамской обуви. Ну и пусть! Уволить не уволит, с продавцами сейчас не очень-то. Вон какая текучка, не выдерживают, бегут. А выговор влепят, это точно...
- Борис Самуилович! — окликнула Татьяна старшего продавца. — Вы не видели Сазонова?
Дорфман пересчитывал вчерашние чеки, шевеля толстыми губами. Остановившись для запоминания на круглой цифре, Дорфман заложил между чеками смуглый палец.
- А что, Танечка, вы ему вчера не все сказали?
- Ладно вам, Борис Самуилович. — Татьяна повела худыми плечами. — Я хотела извиниться за вчерашнее.
- Хотели извиниться. Стоит ли? Люди извиняются за нечаянное, это я понимаю... В то время, когда я служил младшим продавцом, Танечка, мы боялись слово лишнее сказать. А что я вижу сейчас? Я вижу, как девчонка, у которой, простите, молоко на губах не обсохло... смотрит в глаза старшему администратору, будто тот ей должен сто рублей...
- Завел, зануда. — Татьяна отвернулась к стеллажу.
- И старшему годами человеку, я не скажу старику, ребенок говорит слово «зануда», — продолжал Дорфман. — Так вы меня спросите: «Будет торговля или нет?» Я отвечу вам: «Торговли не будет. Будет безобразие!» Это я вам говорю, Дорфман Борис, старший продавец универмага «Олимп». И я имею опыт, уверяю вас.
Дорфман посмотрел на часы: пора разматывать свой шарф и выглядеть перед покупателем так, как он привык выглядеть за сорок лет работы.
Татьяна хотела спросить о Каланче младшую продавщицу Нельку Павлову, но к той перед открытием не подступить — балдеет от усердия. И каждый день словно экзамен сдает. Надо же быть такой ненормальной! Получает меньше Татьяны, а юлит перед покупателями почище толстяка Дорфмана, противно даже. Вот и сейчас — тошно смотреть, как Нелька прикладывает линейку к бортику стеллажа и выравнивает туфли, чередуя носок с пяткой. Честно говоря, ничего получается: даже жуткие изделия Второй обувной и те выглядят сносно, пока покупатель не возьмет в руки...
И напротив в кожгалантерее девочки наводят последний глянец. Кажется, у них что-то появилось интересное. В руках Юльки Дербеневой поблескивают какие-то пакеты.
- Юлька! — крикнула Татьяна. — Что подкинули?
- Перчатки.
- Фирма?
- Нет. Наши. Веры Слуцкой.
«Надо бы взять, — думает Татьяна. — Перчатки фабрики имени Веры Слуцкой — дефицит почище фирмы. И дешевле вдвое».
- Юлька, отложи пару, — просит Татьяна. — Шестых.
Держать не буду. Плати сразу в кассу, — отвечает Юлька.
«Вот крыса, небось сапоги просила отложить, так я полдня держала в подсобке, рисковала — вдруг нагрянут из орготдела, любят пошуровать под прилавком, хлебом не корми... А эта пару наших перчаток не может отложить, подруга называется».
И кассиров, как назло, нет на месте. Но Татьяна уже видела: из дверей грузового лифта в торговый зал вывалилась стайка кассиров с номерными чемоданчиками в руках. Сейчас разбегутся по своим скворечникам. Они это делают бойко, все как на подбор бабки с мотором, иначе в кассе не удержаться. Говорят, кое-кто из них в день прихватывает столько, что иной и в зарплату не приносит. Кира Александровна, которая в кассе номер пять обувной секции сидит, наверняка тетка не промах. С виду скромная, в ситцевом халатике, чуть-чуть косметики, а к ушам небось целое состояние подвешено... Рядом с Кирой Александровной, в кассе номер шесть, разбирает чемоданчик Тамара, женщина средних лет. Не такая, правда, бойкая, но красится здорово, видно, не замужем. Вчера полдня у кассы дочь ее вертелась, девчонка лет десяти. И одета была во все отечественное. Видимо, не очень хороши дела у этой Тамары...
Татьяна видит, как Тамара извлекает из чемоданчика разменную монету, ленту, фарфоровую чашку, булку, сырок. Все это аккуратно раскладывает по местам... А Кира Александровна уже готова. Завесила газетами стеклянные боковины кассы от посторонних взоров и зыркает через окошко. Сколько с ней ругаются сотрудники орготдела из-за этих газет! Сорвут со всех стекол, уйдут — Кира тут же вновь навешает.
Татьяна достала из сумки деньги и поспешила к пятой кассе. Только она успела спрятать купленные перчатки,как раздался резкий, оглушительный звонок.
Едва отвалили стальной брус, что крепил половину двери, как в свободный проем хлынула толпа. Каждый старался попасть в Универмаг раньше другого, поэтому в проеме застряли сразу несколько человек. Ключник Степан Лукич скакнул в сторону, подтягивая сухую ногу.
- Что за народ! — орал он. — Зашибут ведь из-за шмоток, от народ! Дали б всю дверь открыть- то.
Но вот уже кое-кто из прорвавшихся в Универмаг отходит в сторону, останавливается, точно
